Музыка свободы

• Джулиан Барнс. Шум времени. – М.: Азбука-Аттикус; Иностранка, 2016. Перевод Е. Петровой. – 288 с.

«Сумбур вместо музыки» и «музыкальный шум» – так отзывались в газете «Правда» об опере Дмитрия Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда». Казалось бы, известный композитор должен быть готов к критике, однако в рецензиях речь шла не о музыке, а о жизни и смерти ее автора. И Шостаковичу это было прекрасно известно.

В новом романе Барнса с мандельштамовским названием «Шум времени» рассказывается о жизни Шостаковича во время правления Сталина и после его окончания. Несмотря на то, что в 2016 году исполняется сто десять лет со дня рождения композитора, эту книгу нельзя назвать биографическим романом, посвященным юбилею. В послесловии Барнс признается, что не ставил перед собой цель написать биографию Шостаковича, и благодарит за помощь и материалы Элизабет Уилсон, автора книги «Жизнь Шостаковича, рассказанная современниками». Повествование Барнса традиционно не последовательное: представляет собой череду важных эпизодов, в которых герой показан изнутри, в «непарадном» виде.

От романа о советской России, написанного англоязычным автором (даже если это Барнс!) невольно ждешь каких-нибудь досадных ляпов: перевранных цитат, тостов «на здоровье» в описании застолья, путаницы в народах и республиках. Удивительным образом, в «Шуме времени» этого совсем нет, как нет и штампов про Сталина, кочующих из книги в книгу. Эпоха освобождена от примет, привычных русскому читателю: например, нет ни слова о ночных бдениях и скрипе кирзовых сапог. Барнс выделяет иные особенности этого времени. Шостакович по ночам целует на прощание жену и дочь и выходит с чемоданчиком на лестничную клетку – ждать ареста, прислушиваясь к звукам поднимающегося лифта. Он верит, что если тебя не застали врасплох, есть надежда вернуться. Так в его эпоху выглядит свобода: самому решать, что за тобой сегодня придут (как в грустном анекдоте: когда-нибудь ты наверняка окажешься прав).

Один из самых заметных эпизодов в книге – воображаемая беседа Шостаковича с западными собратьями-композиторами, из которой видно: понять, что происходило в Советском союзе, было почти невозможно, если ты жил за его пределами. Очень сложно уложить в голове, что за недостаток оптимизма в книге или в симфонии могут расстрелять, а нотная бумага доступна только членам Союза композиторов. Такие детали особенно поражают – неслучайно сейчас во многих музеях, посвященных диктатуре, больше внимания уделяют личным историям, а не статистике.

Интерес Барнса к русской культуре нельзя назвать внезапным: писатель изучал русский язык в университете, бывал в СССР и очень любит русскую литературу. К нашим читателям автор пробивается своим путем, обходясь без привычных, уже ставших условными обозначений. Для англоязычного же читателя ночное ожидание лифта на лестничной клетке может стать символом сталинского террора – автор создает особенную мифологию этого исторического периода. В романе он использует пословицы и идиомы, буквально переведенные с русского: «Russia is the homeland of elephants», «to play four-handed piano». В интервью сайту “Lithub” Барнс сказал, что это позволяет ему мгновенно перенести читателя в Россию; по крайней мере, он на это надеется.

Барнс пишет о жизни Шостаковича, его отношениях с власть имущими и собственной совестью, о границах трусости и смелости, как всегда, блестяще и спокойно.

«Помимо всего прочего, он [Шостакович] узнал, как разрушается человеческая душа. Конечно, жизнь прожить – не поле перейти. Душа разрушается тремя способами: действиями других, собственными действиями, совершаемыми по чужой воле во вред себе, и собственными действиями, добровольно совершаемыми во вред себе. Каждый из этих способов надежен; а уж когда задействованы все три, в исходе можно не сомневаться».

В книге три части, как в симфонии, в центре каждой – «разговор с властью». Каждый такой разговор по-своему мучителен и унизителен для композитора (хотя один из них формально ему во благо – Сталин удивляется, что музыку Шостаковича не исполняют, и уверяет, что она никогда не была запрещена). Барнс выбирает ключевые моменты из жизни героя – самые счастливые, самые страшные, самые тяжелые; в каждом из них – тоска по свободе.

На протяжении всего повествования Шостакович предстает перед читателями всегда по-разному: то слабым человеком, предателем, то почти мучеником – и лишь на последней странице становится ясно, кто он на самом деле.