Скороговоры за жизнь

  • Гильермо Кабрера Инфанте. Три грустных тигра / Пер. с исп. и коммент. Д. Синицыной. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2014. — 576 с.

    Вот я читал книги, и теперь у меня глаза больные, к тому же я представляю, как несовершенно устроен мир, и настроение у меня постоянно испорчено <...>
    Зачем вам проблемы, как у меня?

    Андрей Аствацатуров

    Куба, даже Гавана, всегда будет являться объектом пристального внимания романтиков, настроенных на волну болеро. Местом, известным шумными карнавалами и вечеринками, где легко встретить как начинающую певичку, так и Звезду, полноголосую и полнотелую. Не перестанет называться и родиной революции, оплотом социалистического режима, от которого бежал разочаровавшийся в нем писатель Гильермо Кабрера Инфанте. Его экспериментальный метароман «Три грустных тигра», созданный в 1967 году, — еще один шаг на пути к познанию латиноамериканской истории и культуры.

    По словам потомственного филолога и писателя Андрея Аствацатурова, главная задача литературы заключается в ответственности перед языком. Книга «Три грустных тигра» с ней справляется, существуя по синтаксическим законам созданного специально для романа наречия, которое приправлено гаванскими жаргонизмами и кубинскими диалектами, а также вставными конструкциями, загадками, шарадами, палиндромами и скороговорками. Одна из них и вынесена в заголовок: три грустных тигра едят пшеницу на пшеничном поле* — «трес тристес тигрес...» — свистящая, но вместе с тем по-испански мелодичная.

    К прочтению этого романа нужно готовиться заранее, как к знакомству с «Улиссом» Джеймса Джойса, опубликованным на полвека ранее. Претензии из разряда «трудно читать» принимаются и дополняются: «трудно переводить» и «трудно писать». Эти «трудно» — три тигра, на которых и строится проза, способная перевернуть сознание.

    Излишне детализированные истории множества второстепенных персонажей путаются в голове, заставляя то и дело оглядываться назад, сопоставлять реплики героев, водить пальцем по слепым — без знаков препинания — строкам, отыскивая конец прямой речи. Фабула книги — фон для языка, а описания латиноамериканского быта — фракции, из которых складывается большая мозаика многоголосой Гаваны.

    Три грустных героя (кажется, их несколько больше) — писатель Сильвестре, актер Арсенио Куэ и гениальный поэт Бустрофедон, — не переставая создавать литературные и коммуникативные препятствия всем, кто встречается друзьям на пути (пока смерть не разлучит их), кочуют из бара в бар, слушают музыку, «поводя открытой ладонью вниз на пианиссимо, спускаясь по невидимой, воображаемой музыкальной лестнице», пьют прохладительные напитки и знакомятся с девушками. Последние хоть и прекрасны, но пусты и не способны оценить глубину языка, юмора, аллюзий и «внутренних шуток».

    — Вы такие странные.
    — Кто это мы?
    — Ты и этат твой приятиль. Куэ.
    — Почему?
    — Нипачиму. Странные и все. Говорите всяка страннае. Делаите все как-та странна. И все адинакава, как два брата прям. Гаварят и гаварят и гаварят. Зачем столька-та?

    Впрочем, не только они не способны.

    Язык, понятный троим, родился из игр, в которых Бустрофедон, Бустрофонема, Бустроморфоза, Бустроморфема все перевирал, и друзья сначала «не различали, в шутку он это или всерьез, да и потом не знали, в шутку ли, подозревали, что всерьез, что он абсолютно серьезен, потому что дело уже не ограничивалось феко с коломом... от готан — танго навыворот — он произвел барум — румба наоборот, и танцуют ее вверх тормашками, вниз головой, вихляя коленками, а не бедрами...»

    Случается, разговариваешь с челове-Куэ-м, казалось бы, о понятных вещах, а он смотрит на тебя (ресницы — вверх-вниз) и молчит в ответ, а то и вовсе подключает свои лексические возможности. Тогда очередь затихнуть к тебе переходит. И так — пока не надоест. А после трепанации выяснится, что у тебя, как у Бустрофедона, патология (он бы сказал «потолокия») и что-то давило тебе на мозг, заставляя играть словами, «словом, жить, называя все новыми именами», будто и вправду изобретая новый язык.

    А тиграм, действительно, грустно, особенно если знают еще одну версию скороговорки: три грустных тигра поедают три корзины с пшеницей и давятся**. Бывает, и насмерть.


    * Три грустных тигра едят пшеницу на пшеничном поле (исп. Tres tristes tigres comen trigo en un trigal).

    ** Три грустных тигра поедают три корзины с пшеницей и давятся (исп. Tres tristes tigres tragaron tres tazas de trigo y se atragantaron).

Дата публикации:
Категория: Рецензии
Теги: Анастасия БутинаГильермо Кабрера ИнфантеИздательство Ивана Лимбахалатиноамериканская прозарецензияТри грустных тигра
Подборки:
0
0
4502
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь