Евгений Гришковец. Планка

• М.: Махаон, 2006
• Переплет, 288 с.
• ISBN 5-18-000976-6
• Тираж: 50 000 экз.

Сегодня Евгений Гришковец один из самых популярных писателей России. Именно популярных; то есть он из тех, кому посчастливилось быть услышанным и чье имя было раскручено средствами массовой информации.

Гришковец повсюду. Его можно увидеть в театре, на экране телевизора, в кино; можно услышать по радио; можно купить диски с его спектаклями или диски, где он рассказывает свои истории в сопровождении группы «Бигуди»; наконец, можно прочесть его книги. Говорит ли это об универсальности текстов Гришковца, которые с легкостью укладываются в любой формат, или, напротив, об их ущербности?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо уяснить, что же представляет собой Гришковец как писатель.

Гришковец пишет об ощущениях. Он подмечает то, чему обычный человек, закруженный вихрем повседневности, не придает значения. Жизнь, по Гришковцу, состоит из мелочей, которые важнее каких-то глобальных событий. Писатель раскрывает перед нами всю прелесть этих сиюминутных душевных порывов, выступая в роли сентиментального наблюдателя.

Гришковец далеко не первый, кто пользуется этим методом. Каждый уважающий себя писатель имеет в своем арсенале подобные лирические зарисовки. Но то, что для других является лишь частью богатой палитры литературных приемов, Гришковец сделал своим ремеслом. И именно поэтому его тексты неравноценны — некоторые несомненно удачны, а некоторые попросту банальны. Нельзя писать об одном и том же одинаково хорошо, когда-нибудь вкус и писательское чутье обязательно подведут.

Книга рассказов «Планка» снабжена щедрым предисловием Петра Вайля. Вайль не скупится на комплименты и, на мой взгляд, захваливает писателя, который, честно говоря, в подобном восхвалении уже и не нуждается. Например, Вайль приводит такую цитату: «Двоих сняли с поезда в Комсомольске-на-Амуре, одного с сильной температурой, другого из-за попытки украсть что-то на вокзале в Комсомольске-на-Амуре». Вайль восхищается тем, что название города повторяется два раза в одном предложении: «Опять повтор. Опять принцип звучания. Требование ритма важнее канонов стилистики». Можно подумать, что это Гришковец придумал данный прием. Кому, как не Вайлю, знать, что подобные повторы использовал в свое время еще Хемингуэй и именно с его легкой руки они вошли в литературу? Вообще, в «Планке» очень сильно чувствуется влияние Хемингуэя.

У цикла рассказов под названием «Другие» очень многообещающее начало: «Я помню, как я обнаружил, что есть другие. Другие люди! <…> Все другие люди, они совершенно другие, а я другой для них. Вот так!» Думаю, что с этим открытием когда-то сталкивался каждый. Но знает ли Гришковец, что и об этом писали уже не раз? Знаком ли он со словами Сартра: «Ад — это Другие»? Наверное, знаком. Тогда объясните мне, пожалуйста, почему после столь блестящего пассажа о «других» я должен читать байку о том, как два матроса тащили через весь поселок тяжеленный трансформатор, а потом со злости швырнули его за борт корабля? Такая байка гораздо уместнее выглядела бы в какой-нибудь новелле Михаила Веллера, он бы сумел сделать ее смешной и увлекательной. И почему в рассказе «Последний праздник» (из того же цикла) Гришковец рассказывает историю, которую я уже читал в книге Эфраима Севелы «Моня Цацкес — знаменосец» и видел в фильме «Женя, Женечка и Катюша»?

Для того чтобы писать убедительно, надо не только подмечать интересные мелочи, но и уметь придумывать интересные сюжеты. На мой взгляд, у Гришковца с этим проблемы.

Что касается остальных рассказов сборника, то здесь Гришковец решил доказать, что он все-таки писатель, а не просто талантливый рассказчик. Эти рассказы написаны от третьего лица, и они действительно более литературны, нежели те, что вошли в цикл «Другие». Но планка все же не взята — Гришковец, скрывшись за именами вымышленных героев, опять написал о себе. Он поменял декорации, но не избежал самоповторов.