Проявленная жизнь

Фотография Юрия Молодковца: Григорий Соколинский

Фотохудожник Юрий Молодковец летом в галерее современного искусства Al Gallery представил серию работ «Птицы». Осенью пернатые, вместо того чтобы лететь на юг, отправились на страницы одноименного альбома фотографий. О ветре в ивах, ночной съемке шедевров Эрмитажа и экспозиции блошиного рынка Молодковец рассказал корреспонденту «Прочтения».
 

— Как возникла идея создания серии работ «Птицы»?

— Идеи никакой не было. У нас есть компания фотографов-художников, которая гнездится в петербургском отделении Союза дизайнеров. Мы путешествуем в формате «маршрут выходного дня»: выезжаем в Ленинградскую область и осматриваем усадьбы, крепости, монастыри. Люди мы творческие, и все путешествия остаются на цифре и пленке. Однажды мы посетили усадьбу, от которой до нашего времени сохранились только пруд и вековые ивы над ним. Поэтому на фотографиях две сущности: деревья и птицы. Деревья — воплощение постоянства, чья жизнь намного дольше жизни человека, и при этом они рукотворны. Создатель паркового пространства не подозревал о будущих катаклизмах и о том, что господский дом не просто придет в упадок, а исчезнет. Он не мог видеть окончательного воплощения своего замысла, который спустя полтора века откроется людям другого поколения, и знать того, что приедет фотограф и перенесет его пространство и время в другую плоскость.

 

 

Птицы — свободные существа, но инстинкт или чувство Родины год за годом приводит их на одно и то же место. Взаимоотношения между ними, временем, постоянством, долгом и стали главной темой этой короткой истории. Летом проходила выставка, а сейчас появилось и арт-издание тиражом сто экземпляров. Это специальная папка, в которую вложены двенадцать отпечатанных на уникальной бумаге фотографий с индивидуальным номером. Еще там четыре текста: журналиста Ольги Шервуд, искусствоведа Николая Благодатова, писателя Андрея Аствацатурова и мой. Над оформлением работал превосходный дизайнер Александр Разумовский. Издание получилось роскошное!

 

— Вы любите снимать по-репортажному быстро или тщательно продумываете каждый кадр?

— Я люблю фотографировать жизнь в искренних ее проявлениях, могу снимать и быстро, и тщательно. У меня хорошая реакция на события, а благодаря долгой работе в Эрмитаже, я легко нахожу композиционные решения. При этом я люблю снимать с избытком и, понимая, что нужный кадр уже есть, могу продолжать съемку с плохо скрываемой радостью. Даже во время работы над тщательно продуманным проектом, я готов отклониться от «маршрута», если изменения предлагает сам материал. Жизнь уж точно умнее меня.

 

 

— Вы находите прекрасное даже на блошином рынке на Удельной. Как вам это удается?

 

— Я считаю, что рынок на Удельной — это музей под открытым небом, где каждый выстраивает и выставляет собственную экспозицию. Я снимаю эти натюрморты, потому что чувствую в них смыслы, которые не видны с первого взгляда. Я не трогаю ни одного предмета, только компоную в видоискателе. Искусство фотографии заключается в том, что ты кадрируешь жизнь, вычленяешь фрагментики, в которых сосредоточена красота и гармония. Результатом похождений станет фотоальбом. Люди, увидев снимки, должны дрогнуть сердцем. Лучше от радости, чем от ужаса.

— Поступались ли вы когда-нибудь моральными принципами во имя того, чтобы сделать хороший кадр?

— Я работаю в жанре арт-фотографии, не таком жестком как фотожурналистика. Каждый фотограф вырабатывает для себя определенные правила. Я считаю, что снимать можно все, но не все стоит представлять миру. Иногда нужно подождать, может быть, десятилетия, чтобы улеглись страсти и переживания. Если спустя годы в фотографиях останется художественность и свежесть, значит, они выдержали проверку временем.

— Сыграл ли какой-либо из ваших снимков важную роль в жизни человека?

— Я часто слышу отзывы, что людям становится светлее на душе от встреч с моими фотографиями. Если бы снимки не приносили добро и радость, я уж точно занимался бы чем-нибудь другим. Однако был и такой случай. Когда-то я сотрудничал с газетой «Аргументы и факты». Мы готовили номер и думали, как раскрыть на первой полосе тему весны. А я как раз, добираясь до редакции, глазел в окно и любовался целующимися парочками на набережных и улицах, вот и предложил сделать такую подборку. Идея понравилась, и я пошел снимать влюбленных. После выхода номера я как-то зашел в редакцию, а мне говорят: «С тобой хотела поговорить какая-то девушка, перезвони». Я с уверенностью, что она увидела в газете свою фотографию и хочет ее получить, звоню и бодро говорю: «Здравствуйте! Я фотограф Юрий Молодковец...» А в ответ слышу очень грустный голос: «Вы знаете, мы уже разобрались». И я понял, что снял что-то не то. Мне стало стыдно, что я вторгся в чью-то жизнь и причинил боль. Даже сейчас мне неприятно об этом вспоминать.

 

 

— Вы много ездите по России и снимаете людей. Стремятся ли они попасть в кадр или, наоборот, хотят отгородиться от такого внимания?

 

— Это уникальный опыт общения с людьми. Мы много путешествовали по Русскому Северу, снимали для большого проекта в Самаре — тема человека меня очень интересует. В силу какого-то моего настроя, люди очень легко идут на контакт, раскрываются, доверяют себя фотографировать, за пять минут общения успевают сказать о себе что-то важное. Я ценю героев своих фотографий и благодарен им за это, потому что такая ситуация не повсеместна. В Петербурге все наоборот. В большом городе люди научились не верить друг другу. Это печально, но такова жизнь.

— Почему иностранцы, приезжающие в нашу страну, снимают чернуху вместо того, чтобы показать красоту нашей страны

— Не скажу, что иностранцы снимают у нас только самое неприглядное. Но, к сожалению, такая тенденция есть, чернуху фотографируют везде. В наших головах сидит уверенность, что это визуально сильнее. Как-то в рамках недели фотографии в Петербург приехали известные фотографы, призеры конкурса World Press Photo. Больше половины из них показали истории об уличных проститутках, наркоманах и бандитах. Конечно, это угасающий тренд. Однако есть фотографы, которые что бы ни снимали, говорят правду так, что возникает желание жить и пытаться сделать счастливыми всех или хотя бы тех, кто рядом.

 

 

— Зачем современные фотографы обращаются к историческим способам печати и съемки?

 

— Когда в любой области появляется магистральное направление, сразу возникает и оппозиция. Сейчас доминирует цифра, и часть людей говорит: «Ха! А мы не такие как все. Мы уникальные и элитарные и будем снимать на пленку, на стеклянные пластины, делать дагерротипы и т. д.». Это замечательно, но не нужно технические приемы превращать в мировоззрение. Они не обязательно ведут к художественному результату. Я больше снимаю на цифру, но у меня есть пленочные камеры. Какие-то проекты я создаю с их помощью, если считаю, что так будет правильнее с точки зрения внутреннего содержания. Вопросы, которые при этом нужно решить, одинаковые, хоть телефоном снимай: как ты работаешь с миром, как видишь свет, чувствуешь композицию и компонуешь в этом прямоугольнике или квадрате мгновения жизни, красоту и гармонию.

— Долгое время вы работаете в Государственном Эрмитаже. Как возникают идеи для музейной съемки?

— Эрмитаж это — целая цивилизация, поэтому он неисчерпаем для фотографии. Это произведения искусства, стены музея, люди, которые посвятили ему свою жизнь, реставрация, наука и образование и настоящая встреча с красотой. И все это надо фотографировать. За двадцать лет я сделал очень много изображений в музее, а он «воспитал мои глаза». Фотография для меня не только работа, но и смысл жизни. Фотографическим языком я могу сказать очень важные и тонкие вещи. Так было с проектом «Уединение. Эрмитаж ночью». Я снял пространство великого музея при свете луны и марева ночного города, когда искусство находится наедине с собой. Сейчас я пытаюсь осуществить еще несколько арт-проектов и веду эрмитажную страницу в Instagram, так что подписывайтесь: @hermitage_museum.

 

 

— У вас была идея написать книгу «25 уроков фотографии». Осуществилась ли она?

 

— Эта моя давнишняя задумка, которую я мечтаю воплотить лежа на пляже. Перед отпуском я все время думаю: нужно сделать для Родины что-то полезное, допишу-ка я книжку. Тем более, пять уроков уже есть. Но каждый раз идея разбивается в борьбе за слова. Умом я понимаю их важность, когда они выстраиваются в предложения в голове, когда же пишу, убеждаюсь, что сделал это недостаточно красиво. Мне очень сложно выйти на результаты, которые мне бы устраивали, в отличие от процесса фотографирования. Тут все просто, открыл глаза и уже могу снимать Красоту и Гармонию. Со словами намного сложнее. Что касается названия, то в мою молодость была культовая дефицитная толстенная книга «25 уроков фотографии». Казалось, если ее прочесть, станешь настоящим фотографом.

 

 

— Вы прочитали ее целиком?

 

— Нет. Местами она полезная, местами — смешная и наивная. Это книга человека, который рассказал в ней все, что знал. Я апеллирую к этой же форме и понимаю: все, что я знаю о фотографии, я могу рассказать часа за полтора. Поэтому мои «25 уроков» можно будет прочитать минут за двадцать-тридцать, а вот понять... Я хочу рассказать, как я чувствую фотографию. А чувствую я ее очень глубоко. «Глубее» всех на Земле.

— Что значит, чувствовать фотографию?

— А как люди чувствуют, что они любят друг друга? Смотришь на снимок и все понимаешь. Фотография способна говорить о любви и предательстве, жизни и смерти. Если бы я был искусствоведом, я бы это, может, проанализировал. А так остается просто получать наслаждение, радоваться, восхищаться целый день, правда к вечеру почему-то устаешь.