• Максим Д. Шраер. Исчезновение Залмана / Пер. с англ. автора. — М.: Книжники, 2017. — 313 с.

Максим Д. Шраер — автор более десяти книг на английском и русском языках («В ожидании Америки», «Бунин и Набоков. История соперничества», «Табун над лугом»). Получил докторскую степень в Йельском университете, был удостоен стипендии Гуггенхайма. Художественная проза Шраера, вступая в диалог с творческим наследием Бабеля, Набокова, Трифонова, Исаака Башевиса Зингера и Бернарда Маламуда, развивает традиции русской и еврейской литературы. Новый сборник рассказов «Исчезновение Залмана» — истории о жизни выходцев из России в современной Америке, об этнических, религиозных и культурных противоречиях, с которыми им приходится сталкиваться. 
 

Переправа
 

Арт и Айлин стояли на верхней палубе Сааремского парома. Арт быстро сжевал бутерброд, сложенный из серого мучнистого хлеба, масла, ломтиков наперченного крутого яйца и пряных балтийских килек, каких в Америке отродясь не было, и вот теперь опрокидывал приземистую темно-коричневую бутылочку с изображением белого замка на пивном гербе. Красный «опель», временными обладателями которого они стали благодаря усилиям до навязчивости улыбчивого менеджера в Таллиннском аэропорту, устроившего им бесплатный апгрейд, совершал во чреве парома короткую переправу с материка на остров.

Хотя дыханье южного ветра, обдувающего их с правого борта, было теплым, Айлин дрожала и куталась в угольно-серый вязаный жакет, надетый поверх двух кофт. У нее были длинные каштановые волосы «мелким бесом», как мать Арта любила говорить о женщинах средиземноморской наружности. В полуденном свете глаза Айлин казались бледнее и зеленее, а улыбка еще уязвимее. Держа белую буфетную кружку обеими руками, будто раненую птицу, Айлин потягивала слабый чай с молоком и сахаром. Врач-акушер, специалист по рискованным беременностям, наблюдавший ее в больнице Маунт Синай, заверил их, что все в полном порядке и теперь, во втором триместре, можно расслабиться и спокойно путешествовать, но они по-прежнему волновались из-за каждой мелочи. Привычка — вторая натура, часто повторял его отец, и действительно, в перерывах между выкидышами и новыми неудачными циклами оплодотворения «в пробирке» за последние четыре года Арт мог припомнить всего несколько спокойных месяцев, когда их не переполняло то нервное ожидание, то неумелое горевание.

— Знаешь что, Айли-Лили, — произнес Арт тем голосом, к которому иногда прибегал, чтобы показаться этаким простягой-американцем, провинциалом, каким при всем желании не мог бы стать. — Твоя бабушка смотрит на тебя оттуда и радуется.

— Ты правда так думаешь? — спросила Айлин.

— Вся эта вылазка на Богом забытый остров в Балтийском море — героический поступок.

— Но я всю жизнь мечтала там побывать, — сказала Айлин без тени игривости в голосе.

— Сколько они там прожили? — спросил Арт.

— Почти десять лет. Переехали туда с материка, чтобы открыть на острове аптеку. Буббе Лия попала в Нью-Йорк в тысяча девятьсот тринадцатом. Она нам рассказывала такие диковинные истории про этот остров.

— Опять забыл, сколько ей было?

— Когда они эмигрировали? Семнадцать. Ты бы мог с ней по-русски общаться.

— А ты хоть знаешь, где они жили? — спросил Арт, игнорируя слова жены о своем родном языке.

— Только название улицы. Там была крошечная еврейская община, всего пятнадцать семей, — ответила Айлин и передала ему в руки пустую кружку, прося особенным, присущим ей, мановением шеи и головы, чтобы он спустился в буфет и принес еще чаю.

— Да, я знаю, не класть пакетик в кружку. Ты сама положишь, — комедийно произнес Арт.

Они были не самой обычной парой — старший сын советских иммигрантов-технарей и старшая дочь хиппаря, который в 60-е руководил студенческими протестами в Дрейковском университете, потом выучился на раввина, вернулся в Айову и стал духовным наставником пестрой конгрегации в университетском городке посреди прерий и кукурузных полей. Сам Арт хоть и сделал обрезание через пять лет после приезда в Америку, но при этом сторонился внешних проявлений еврейства, и это было не только печатью его советского прошлого.

Когда-то, еще в ленинградской жизни, Арт звался Артемом, а мама называла его Тема или Темочка. Дочь смоленского еврея и русской крестьянки из Псковской губернии, она тянулась к своей русской половинке, хоть сама вышла за еврея, сокурсника по Лесотехнической академии. Она сердцем любила и хранила те деревенские воспоминания и традиции, которые в детстве унаследовала от матери и ее деревенской родни.

«Айли-Лили» было изобретением Арта, прозвищем с корнями в городе Индианаполис. Родители Арта, инженеры-химики, до отказа работали в ленинградских научно-исследовательских институтах. А вот в компании «Илай Лилли» в Индианаполисе они получили свою первую американскую работу. Кроме «Айли-Лили», Арт иногда называл свою жену просто «Айлз», имея в виду «Бритиш айлз» — Британские острова. На бирже он покупал и продавал сырье и полезные ископаемые, а для удовольствия перелицовывал старые шутки, и Айлин со временем научилась выносить не только его жизнь трейдера, но и его утомительные каламбуры. «I lean, you lean, we all lean», — твердил Арт, когда они занимались любовью — в том смысле, что «я лежу, ты лежишь, мы…». Это было для него естественным оживлением омертвелой шутки из чеховского рассказа («яидупоковрутыидешь…» и т.д.). Он многое успел переделать за двадцать с хвостиком лет американской жизни, включая собственное имя. «Арт — это что, сокращенное Артур?» — спрашивали его. «Арт — это просто art», — отвечал он. Но, перелицевав собственное «я», Арт почему-то не желал расстаться с другими атрибутами детства и юности, среди которых были русские бранные слова и выражения, которые он любил переводить на английский и употреблять в приличном обществе. Мать Айлин всякий раз вздрагивала и закатывала глаза, когда он на семейных сборищах нарочно употреблял русский мат в английском переводе. И только отец Айлин с радостью взирал на своего русского зятя, пряча лучезарную улыбку в рыжей Авраамовой бороде.

Арту было под сорок, а Айлин тем летом — летом ее беременности — исполнилось тридцать пять. Они познакомились в Нью-Йорке, где Айлин преподавала общественные науки в дорогой частной школе. Через год после свадьбы они купили и отремонтированный тюдоровский особняк в городке Мэйплвуд в Нью-Джерси. Особняк был расположен рядом с Мейн-Стрит, в двух шагах от игрушечной железнодорожной станции и роскошного книжного магазина, которым их городок славился на всю округу. Нельзя сказать, что юношей-иммигрантом Арт мечтал о карьере трейдера, пусть даже преуспевающего, но жизнь сама всем распорядилась. В отличие от многих нью-йоркцев его возраста и советского происхождения, Арт не культивировал свою русскость и женился на урожденной американке, пусть и с российскими корнями. По-русски он говорил в основном с отцом, и ему не раз приходилось слышать от тех эмигрантов, которые Chemical Bank называют Химическим банком, что у него заметный американский акцент, ну если не акцент, то уж точно какая-то нерусская интонация. У него не было ни малейшего желания возить Айлин в Россию или обучать ее азам родного языка. Это все было за кормой. «Я уже не живу той жизнью», — считал Арт. Багаж иммигранта остался там, где ему самое место — в багажном отделении прошлого…