Мартин Эмис. Зона интересов

• Мартин Эмис. Зона интересов / Пер. с англ. С. Ильина. — М.: Фантом Пресс, 2016. — 416 с.

Новый роман корифея английской литературы Мартина Эмиса один из британских критиков назвал «кафкианской комедией про Холокост». В нем разворачивается абсурдистское полотно нацистских будней: страшный концлагерный быт перемешан с великосветскими вечеринками, офицеры вовлекают в свои интриги заключенных, любовные похождения переплетаются с детективными коллизиями ‒ кромешный ужас переложен шутками и сердечным томлением. Однако мелодраматизм и обманчивая легкость сюжета служат Эмису лишь средством, позволяющим ярче высветить абсурдность и трагизм ситуации.

ДОЛЛЬ: ВЫСШАЯ МЕРА НАКАЗАНИЯ

Я пришел к заключению, что все это было трагической ошибкой.
На заре, лежа в кровати и готовясь еще к 1 погружению в неистовые ритмы Кат-Зет (побудка, умывалка, дизентерия, коврик для ног, перекличка, объекты, желтая звезда, капо, черный треугольник, выдвиженцы, рабочие команды, «Работа делает свободным», духовой оркестр, селекция, лопасть вентилятора, огнеупорный кирпич, зубы, волосы), к столкновению с 1000 вызовов моей способности выкрикивать холодные приказы, я так и этак прокручивал в голове мои всегдашние мысли и, да, пришел к заключению, что это было трагической ошибкой. Я говорю о женитьбе на столь крупной женщине.
И столь молодой к тому же. Ибо горькая правда состоит в том, что...
Конечно, рукопашный бой мне не в диковину, что я, думаю, и доказал на Иракском фронте Великой войны. Однако в тех случаях мне почти всегда противостояли люди серьезно раненные или обессиленные голодом либо хворью. И позже, в мой россбаховский период, я хоть и участвовал в перестрелках и прочем, но до настоящего физического насилия, до мокрых дел мы не доходили, если не считать истории со школьным учителем в Пархиме, да и там на моей стороне было значительное численное превосходство (5 к 1, нет?). Так или иначе, это произошло 20 лет назад, а с тех пор я вел жизнь достославного чиновника, сидел за письменным столом, и задница моя понемногу перетекала за края жесткого сиденья стула.
Ну-с, я вовсе не утверждаю, что понять, куда я клоню, способен лишь гений. Я просто не могу сделать то, что необходимо для восстановления порядка, согласия и возможности спокойно работать в оранжевой вилле, — не могу отдубасить ее (а затем отволочь гигантскую ведьму в супружескую спальню и там доброкачественно поиметь). Слишком она, мать ее, большая.
Ну а малышка Алиса Зайссер — Алиса не многим больше Полетт. Место свое она знает и идет на попятную, стоит лишь штурмбаннфюреру слегка осерчать!

— Перестаньте хныкать, немедленно. Послушайте, такое происходит все время и по всему миру. Совершенно ни к чему устраивать из-за этого тарарам.
Скамейка, химический туалет, котелок с водой, наконец-то начинающей закипать на принесенной из моей конторы плитке...
— Глядите веселей, Алиса. Аккуратное прерывание беременности. Вам следует отпраздновать его — лежа с бутылкой джина в горячей ванне! Нет? Ну будет вам, улыбнитесь. Вот так. Все уже на 1/2 в прошлом. Ну что же, пора. Вя-вя-вя-вя-вя. Возьмите себя в руки, юная фрау, сами, без посторонней помощи. Или вам нужна еще одна оплеуха?

...Она принесла с собой немало причиндалов, эта Мириам Люксембург.
И 1-м делом установила раскладной столик (похожий на маленький операционный), постелила на него синюю тряпицу и разложила по ней: шприц, расширитель, зажим, длинную деревянную палку с наконечником в виде острой металлической петли с зубчиками. Инструменты были приличного качества — куда, куда более высокого, чем тот садовый инвентарь, к которому периодически прибегают костоправы СС.
— Померещилось мне, — с совершенным спокойствием осведомился я, — или сегодня в воздухе и вправду запахло весной?
Слегка раздраженная, быть может, тем, что я несколько раз откладывал сегодняшнюю процедуру, Люксембург вымученно улыбнулась; что касается Алисы, во рту которой уже расположился туго натянутый ремень, она ничего не ответила (разумеется, она давно уже не бывала под открытым небом). Облаченная в белую рубашку, пациентка лежала на расстеленном по ее койке полотенце, согнув ноги в коленях и разведя их в стороны.
— Так сколько времени это займет?
— Если все пойдет гладко, минут 20.
— Хорошо. Вы слышали, фрау Зайссер? Какая-либо необходимость поднимать шум и тарарам отсутствует.
Я намеревался испариться, едва Люксембург возьмется за дело, поскольку питаю большую брезгливость ко всему, что касается всякого рода женских отверстий.
Однако остался, чтобы посмотреть, как она проводит дезинфекцию и вкалывает обезболивающее. И задержался на время растяжения — с помощью расширителя, походившего на пинцет, но только с обратным действием. Задержался я и на время выскабливания.
Очень странно. Я покопался в моих ощущениях, пытаясь отыскать среди них гадливость, — таковая отсутствовала.
Отвезя Люксембург в Гигиенический институт (и отдав ей бумажный пакет с дополнительными 400 «Давыдофф»), я спросил у нее, сколько времени потребуется малышке Алисе, чтобы снова стать самой собой.

20 апреля мы, конечно, отмечали 54-й день рождения определенного лица. Довольно скромное торжество в Офицерском клубе, почетная роль тамады
была предоставлена Вольфраму.
— Dem Prophet der Deutschen Status, Selbstachtung,
Prestige, und Integritat restauriert!
— ...Einverstanden.
— Der Mann der seinen Arsch mit dem Diktat von
Versailles abgewischt!
— ...Ganz bestimmt.
— Der Grosster Feldherr aller Zeiten!
— ...Richtig*.
Единственным, помимо меня и молодого Вольфрама (милый юноша в итоге слегка перебрал), участником празднества, откликавшимся на тосты с живым энтузиазмом, была моя жена.
— Итак, — пробормотал я, — ты прониклась духом празднества.
— Прониклась, — пробормотала в ответ она.
Ханна, по обыкновению, разыграла целый спектакль. Разодетая как уличная девка, она ободряла множеством выкриков (слишком громких) каждого, кто произносил тост, а затем сменила их на сатирическое хихиканье, направленное на подрыв владевшего всеми настроения благопристойной торжественности. Я закрыл глаза и поблагодарил Господа за то, что Фриц Мебиус уехал в отпуск.
— Да, я прониклась духом празднества, — сказала она, — потому что, если нам повезет, оно будет последним. Интересно, как этот жалкий, мелкий дрочила покончит с собой? Полагаю, он уже разжился какой-нибудь гнусной пилюлей — припрятал на черный день. Тебе тоже 1 дали? Они их всем своим ключевым дрочилам выдают? Или ты недостаточно ключевой?
— Государственная измена, — сохраняя спокойствие, сказал я, — более чем заслуживающая высшей меры наказания... Да, именно так. С шуточками пора кончать.
Интересно будет посмотреть на ее лицо.

На сей раз аспергегиллёз — грибок в легких.
Школа верховой езды о возвращении Мейнрада и слышать не желает, поэтому я предложил продать его нечистоплотному погонщику мулов — на убой. Результат? Боже милостивый, нескончаемый девчоночий вой. Сибил в этом отношении ничем не лучше Полетт. Они практически переселились в грязный загончик Мейнрада, гладят его по боку, а он лежит себе и тяжко дышит.

А знаете — мне не хватает Дитера Крюгера!
Я и мои деревенские мордовороты прекрасно провели время наедине с ним — в 33-м, в камере, которую ему отвели в Дахау. Ах, мысленно я перебрасывал дружищу Крюгера из тюрьмы в тюрьму, из лагеря в лагерь, оставляя там, где мне, черт дери, хотелось. А когда приблизилась война, что же, я отправлял его выравнивать дюны в Штуттгофе, рубить камень в Флоссенбюрге, ковыряться в глиняных карьерах Заксенхаузена. О, я попросту измочалил Крюгера, изобретательно расширяя его страдания (одиночное заключение, каторжная команда, голодные пайки, медицинские опыты здесь, 75 ударов плетью там). Так или иначе, я, похоже, малость увлекся, перестарался, понятное дело, и мне перестали верить. Участь Крюгера была единственным, что давало мне власть над Ханной. В прежние денечки из нее удавалось даже выжать с помощью дружищи Крюгера странно страдальческое согласие на перепихон. Ах, какими далекими кажутся мне теперь эти экстатические соития.
Мне не хватает Дитера Крюгера.

— На фейерверке будете? — спросил Фриц Мебиус.
Мы направлялись к его кабинету мимо сидевших за своими столами делопроизводителей. Бункер 11: Гестапо.
— Девочки будут. Я полюбуюсь им из сада.
Ни слова о Ханне, ни слова о супружеской дисциплине: Фриц хмуро обдумывал дело, которым мы сейчас занимались.
— Как провели отпуск? — спросил я (дом Мебиусов стоял посреди того, что осталось от жилого квартала в центре Бремена). — В забавах да потехах?
— Вам бы все шутки шутить, — устало ответил он, просматривая 1-ю страницу донесения Руппрехта Штрюнка. — Выходит, этот ублюдок и есть их координатор?
— Так точно. Капрал Дженкинс указал на него, а затем Штрюнк нашел в его инструментальном шкафчике календарь.
— Хорошо. Ах, Пауль. Стекол в окнах нет, электричества нет, воды нет; чтобы посрать, как ты привык делать поутру, приходится дожидаться полудня. Да еще тащиться 4 квартала, чтобы набрать ведро воды для смыва.
— Да?
— И все говорят лишь об одном — о картошке. — Он перевернул страницу, что-то подчеркнул. — Моя женушка до того довела меня этими разговорами, что у меня и вставать перестало. И мамаша ее ничем не лучше. И сестра. Картошка.
— Картошка.
— А в бомбоубежище, Исусе Христе, видели бы вы, как они смотрят на чужие бутерброды. Глазами едят, Пауль. Бутерброды гипнотизируют их. Жалкое зрелище. — Мебиус зевнул. — А я-то отдохнуть надеялся. Как же! Ладно, пойдемте.
Он повел меня по крошащимся ступенькам в подвал 2-го уровня.
— Давно этот джентльмен находится на нашем попечении?
— Э-э, 6 дней, — ответил я. — Почти неделю.
— Верно, Пауль, — через плечо сказал Мебиус (я почувствовал, что он улыбается), — 6 дней — это почти неделя. Кто из сотрудников «Фарбен» дал ему календарь?
— Он не говорит.
Фриц с хрустом остановился:
— Что значит — он не говорит? В конуре вы его держали? Электрод в елдак вставляли?
— Да, да.
— Ишь ты. А Энтресс?
— Поработал с ним. 2 раза. Хордер говорит, этот ублюдок — мазохист. Буллард. Булларду, мать его, наше обхождение нравится.
— Господи.
Он рывком открыл дверь. Внутри были 2. На стуле полуспал, зажав в зубах карандаш, Михаэль Офф; Роланд Буллард лежал на боку в грязи. Голова его, с удовлетворением отметил я, походила на половину граната.
Мебиус вздохнул и сказал:
— О, превосходная работа, агент. — И снова вздохнул. — Агент Офф, человек, который провел в конуре 72 часа, человек, который дважды попробовал скальпель профессионала, не проникнется нашими идеями от еще 1 удара по лицу. Так он и не проникся. Не могли бы вы по крайней мере вставать, когда разговариваете со мной?
— Ортсгруппенляйтер!
По-моему, Фриц попал в самую точку. Человек, который...
— Воображение у вас имеется? Творческие способности, а, Офф? Нет, конечно.
Мебиус носком сапога ткнул Роланда Булларда под мышку.
— Агент. Ступайте в «Калифорнию» и приведите сюда хорошенькую маленькую Сару. Или вы до того изгадили дело, что он даже видеть не может? Поверните его голову... Ну разумеется, глаза вытекли. — Мебиус вытащил «люгер» и выстрелил в соломенный матрас, оглушительно. Буллард дернулся. — Ладно. Хорошо. Видеть он не может. Зато может слышать.
И я снова подумал, что умозаключения Фрица фундаментально верны. Хорошо, видеть он не может, но пока он может...
— Британцы безнадежно сентиментальны. Да- же когда дело касается евреев. Я гарантирую, Пауль, что он у нас заговорит в 2 счета. Человек вроде Булларда — о себе-то он давно уж думать перестал, но...

Что я нахожу в эту прохладную пятницу в Офицерском клубе, как не номер «Штурмовика»? И на обложке его мы, обычное дело, обнаруживаем представления художника (уж какие ни на есть) об Альберте Эйнштейне, пускающем похотливые слюни при виде Ширли Темпл...
Я неустанно настаиваю: Юлиус Штрейхер нанес огромный вред наиболее тонко продуманной стороне нашего движения, а сам «Штурмовик» может составлять единственную причину, по которой — вопреки изначальным провидениям Избавителя — истребительный антисемитизм не был «подхвачен» Западом.
Я приколол к доске объявлений Клуба предупреждение всем офицерам (над другими чинами я, разумеется, не властен). Каждый, в чьих руках будет замечен этот грязный листок, 1) лишится месячного жалованья и 2) потеряет право на годичный отпуск.
Лишь прибегая к самым суровым мерам, которые подкрепляются боязнью или благорасположением ко мне, можно убедить некоторых, что я — человек, отвечающий за свои слова.

— Выйдем в сад, Ханна.
Она сидела, на 1/2 свернувшись клубком, в кресле у камина — с книгой и бокалом вина, — ноги ее располагались не столько под ней, сколько сбоку, нет?
— Полюбуемся фейерверком. И, о да — это смешно. Начальник команды сантехников Шмуль, не больше и не меньше, желает поднести тебе подарок. Он преклоняется перед тобой.
— Вот как? Почему?
— Почему? Разве ты не пожелала ему как-то раз доброго утра? Для людей его пошиба этого довольно. Я проговорился о дне твоего рождения, и он хочет что-то тебе подарить. Пойдем, снаружи так хорошо. Захочешь покурить — пожалуйста. А еще я должен рассказать тебе кое-что о нашем друге герре Томсене. Я сейчас принесу твою шаль.

...Вульгарное, темно-красное небо — цвета бламанже из дешевого кафе. В далекой низине мечутся, извиваясь над погребальным костром, языки пламени. Дымный воздух отдает вкусом горелой картофельной кожуры.

— Так что о Томсене? — спросила Ханна. — Он вернулся?
Я сказал:
— Ханна, я искренне надеюсь, что между вами не завелось никакой интрижки. Потому что он предатель, Ханна, и это доказано. Грязный саботажник. Чиистейший мерзавец. Он выводил из строя важнейшее оборудование «Буна-Верке».
А услышав ответ Ханны, я понял, что мщение мое обоснованно, меня охватили на 1/2 трепет, на 1/2 стоическое облегчение, ибо она сказала:
— И хорошо.
— Хорошо, Ханна?
— Да, хорошо. Я обожаю его, а за это ценю лишь сильнее.
— Ну что же, — сказал я, — его ждут большие неприятности. Я содрогаюсь при мысли о том, что предстоит испытать нашему другу Томсену в ближайшие месяцы. Единственный, кто может облегчить его отчаянное положение, это я.
И улыбнулся, и Ханна улыбнулась в ответ, и сказала:
— О, ну разумеется.
— Бедная Ханна. Ты заражена роковым влечением к самым ничтожным отбросам наших тюрем. Что с тобой? Не пережила ли ты в нежном возрасте половое надругательство? Не слишком ли часто играла в младенчестве со своими какашками?
— Нет? Ты ведь обычно добавляешь «нет?». После 1 из твоих шуточек?
Я хмыкнул и ответил:
— Я лишь хотел сказать, что тебе, похоже, не шибко везет с любовниками. Так вот, Ханна. Может начаться расследование. На твой счет. Поэтому успокой меня. Ты ведь никак не причастна к его делишкам? Можешь ли ты поклясться положа руку на сердце, что не сделала ничего, способного помешать осуществлению нашего здешнего проекта?
— Сделала, но меньше, чем следовало. Превратила здешнего Коменданта в жалкого пидора. Впрочем, это было нетрудно.
— Спасибо, что сказала, Ханна. Да, все правильно — с шуточками пора кончать. Как тебе сигарета — вкусная?
Интересно будет посмотреть на ее лицо.
— Пистолет-то тебе зачем?
— Так уж положено при общении с заключенными. А, вот и он. С твоим подарком. Посмотри. Он его как раз достает.

---

* _{— За пророка, возродившего Германское государство, самоуважение, престиж и единство!
— ...Согласны.
— За человека, который подтирает задницу Версальским договором!
— ...Непременно.
— За величайшего воителя всех времен!
— Верно! (нем.)}