Карл-Йоганн Вальгрен. Тень мальчика
- Карл-Йоганн Вальгрен. Тень мальчика / Пер. со шведского Сергея Штерна. — М.: РИПОЛ Классик, 2016. — 320 с.
Новый роман шведского писателя, лауреата Августовской премии Карла-Йоганна Вальгрена «Тень мальчика» создан для тех, кто не прочь пощекотать нервы и проверить свою интуицию. В центре этого интеллектуального триллера — события, произошедшие в 1970 и в 2012 годах.
В 1970 году отец отправляется в метро с двумя сыновьями. Один из них желает спускаться в лифте, а хочет сбежать по лестнице. Некая дама предлагает проводить мальчика. Отец соглашается, но когда выходит на перрон, не находит никого. Поезд только что ушел...
В 2012 году Данни Катц невольно становится участником событий, которые приводят к убийству женщины. Чтобы доказать свою невиновность, герою придется разыскать настоящего преступника...
Стокгольм, 1970
Из Стадсхагена добрались на сорок девятом автобусе. Младший спал в коляске. Начало июня, точнее, седьмое число. Этот день он запомнит на всю оставшуюся ему жизнь.
Старший шел рядом, держался за козырек коляски. Маленькая смуглая, липкая от сладостей ручонка. В автобусе ныл без остановки: пап, живот болит, пап, тошнит, пап, сейчас вырвет — но на свежем воздухе порозовел и оживился.
Рядом с остановкой хозяин магазинчика выложил на стенд свежие газеты. Чемпионат мира по футболу в Мексике. «Афтонбладет» — огромная, во всю первую страницу фотография Уве Грана с кислой физиономией. Должно быть, комментирует проигрыш Италии в групповых играх и обещает отыграться в матче с Израилем. А в «Экспрессене» вообще ни слова о футболе. От огорчения, должно быть. На первой странице — обсуждение предстоящего визита Улофа Пальме в США.
— Жарко, пап. Можно снять куртку?
— Конечно. Положи в коляску.
Наконец-то началось лето. В этом году чуть позднее обычного, но все же началось. День выдался на редкость бестолковый. Сначала ездил на Лидингё, смотрел участок, купленный для них Густавом. К осени там должна стоять вилла. Потом в Стадсхаген, отвел Кристофера на детский праздник к приятелю, — так и не понял, что там за событие: день рождения или что-то еще. Оттуда с коляской на Фридхемсплан — проголодался. Иоанны с ним не было, пошла навестить приятельницу.
Выпил пива. Не так много, три кружки, но все же чувство времени подвело. Посмотрел на часы — и чуть не бегом пустился забирать Кристофера. Даже коляска подпрыгивала на швах тротуара. Ничего, успел вовремя. Он отвернулся от стенда и посмотрел на свое отражение в намытом до зеркального блеска окне автобуса. Искаженная, как в кривом зеркале, физиономия качнулась и поплыла влево, почему-то по дуге — автобус отошел и освободил переход.
Кристофер запрыгал на одной ножке, стараясь попадать на белые полоски «зебры». На входе в Кристинебергский парк стоял бомж и мочился на цветочную грядку, бросая на прохожих высокомерные взгляды. Он позавидовал — хорошо бы так... пиво уже давало о себе знать. Но до такого он не докатится — заботился о своем имидже. Никогда не пил так, чтобы по нему было заметно.
— Пап, купи мороженое! Жарко...
От этого голоска становилось тепло на сердце. Даже когда Кристофер капризничал.
— А конфет тебе мало? Целый пакет в руке. Вы же ели мороженое на празднике! Мама Петера сказала...
— Но я хочу еще! Пап, ну, пожалуйста... у меня кишки закипают.
— Послушай... только что ты жаловался, что болит живот. А теперь требуешь мороженое.
— Но живот же уже же не болит!
Он обожал этого мальчонку. Всего-то семь с половиной лет, как на свет появился, а теперь требует мороженого и отказывается брать отца за руку — он, видите ли, уже вырос из этого возраста. Тонкий детский голосок — «Я уже большой ходить за ручку». С характером. И самое трогательное — темнокожий... гены темнокожести разбежались, перепрыгнули через поколение и вдруг обнаружились у сына. Сам он совершенно белый.
Любовь любовью, но отступать нельзя. На сегодня уж точно хватит сладостей.
— Мне очень жаль, но...
— Ну, пап, ну, пожалуйста...
Он дернул Кристофера к себе — по улице Яльмара Сёдерберга промчался на большой скорости «амазон», чуть не в полуметре от коляски. Чертовы лихачи... Мальчонка вполне мог выскочить на дорогу — в знак протеста, раз что-то вышло не по его.
Постоял, не отпуская руки, сделал несколько глубоких вдохов — надо успокоиться. Посмотрел направо, где на фоне неба красовался статный силуэт Транебергского моста. По мосту полз поезд метрополитена, похожий на гигантскую гусеницу на колесиках. Внезапно мост наклонился, даже изогнулся слегка, и сейчас, казалось, стряхнет надоедливую личинку. Но мозг тут же опроверг нелепое видение — нечего было пиво пить. Состав буднично подполз к станции в Альвике и остановился.
Успеем к следующему. Иоанна от подруги наверняка пошла домой — приготовить что-нибудь поесть. Как славно будет посидеть вместе за столом, всей семьей, а потом, когда уложат детей, рассматривать архитектурный проект нового дома. Картинки красивые... отец хочет купить его любовь.
«Вольво-амазон» исчез, и они перешли улицу. Малыш проснулся и мгновенно сел в коляске. Джоель. Полная противоположность брату. Белая, не просто белая, а белоснежная кожа, ни единой черты, свойственной мулатам. Конечно, он и маленького любил, но по-другому... не так безоглядно, не так мучительно. А может быть, Джоель просто не успел завоевать его любовь. Слишком мал. Всего три годика.
Дверь в вестибюль станции поехала в сторону. Он остановился у расписания. Каждые пять минут, и можно выбирать между двумя зелеными линиями — любой поезд довезет его до дома.
Малыш коротко хныкнул. Наверное, приснилось что-то. Он посмотрел на большие часы на стене: половина шестого. Не может быть! Он не мог ошибиться на целый час! Присмотрелся к наручным часам: половина пятого... но секундная стрелка стоит на месте. Его часы просто-напросто встали.
Из дверей «Пресс-бюро» вышла женщина с газетой под мышкой.
— Извините, — обратился он к ней. — Вы не знаете, который час? Неужели и в самом деле полшестого?
— Конечно. Полшестого. Даже чуть больше. — Она дружелюбно улыбнулась.
На голове платок, цветастое платье. Резиновые сапоги. Наверняка жена фермера. Именно такими он и запомнил их с детства, когда семья жила в усадьбе. Жены фермеров, все в цветастых платьях.
— Спасибо...
— Не за что. Хороших выходных!
Значит, он ошибся на целый час... И что это значит? А вот что: Иоанна давно дома, волнуется, куда они запропастились, и еда стынет... Огорчился, врезался коляской в стальную решетку турникета и плюнул с досады. Нашли место, где ставить турникет. Маленький заплакал — то ли от испуга, то ли тряхнуло сильно. Нет, вроде не особенно сильно.
— Так, все успокоились, — сказал он с отцовской интонацией. — Мы опаздываем, мама ждет. Надо поторопиться. Он сунул билет контролеру и обогнул турникет через широкий проход для колясок. Плач перешел в рев. Он знал этот рев — в таком состоянии успокоить его могла только Иоанна.
— Ш-ш-ш... — Он без особой надежды покачал коляску. — Ш-ш-ш... ну не плачь, пожалуйста... Не надо, не надо было пить это чертово пиво. По крайней мере, последнюю кружку. Все из-за пива.
Не то чтобы он был пьян, но взаимоотношения с внешним миром потеряли гибкость и синхронность — перепутал время, ребенка чуть не сбила машина, вмазал коляску в стойку турникета.
Наверху послышался негромкий вой и лязг — очередной поезд затормозил на станции. Сзади напирали люди. Маленький, не прекращая кричать, сделал попытку вылезти из коляски. Он посадил его одной рукой, другой крепко держал Кристофера, а коляску толкал животом.
Лестница или лифт?
По лестнице быстрее, но пандус для колясок выглядел довольно крутым. К тому же Джоель ни на секунду не прекращал орать. Лифт спокойнее. Он нажал кнопку вызова.
— Пап, а можно, я по лестнице?
И этот взгляд снизу вверх, противостоять которому невозможно. Карибский взгляд. Как у бабушки Кристофера, его матери, которую он, впрочем, почти не помнил. Или как у собаки с длинными ушами.
— Нет, нельзя.
— Ну, пожалуйста... вы на лифте, а я побегу по лестнице. Спорим, я раньше?
— Ты еще слишком мал.
Кристофер так и не выпускал из руки наполовину съеденный пакетик с конфетами, щека измазана чем-то красным. Шоколадная ручонка... вдвое меньше его собственной. Как он мог пить пиво кружку за кружкой с двумя детьми на руках? Идиот...
— Пожалуйста! Ну, пожалуйста! Я подожду вас там, наверху...
— Я сказал — нет.
На лицо мальчика внезапно упала тень. Он повернулся. Та самая крестьянка.
— Можешь пойти со мной по лестнице. Я буду держать тебя за руку, а папа приедет.
Она прошла через турникет сразу за ними, вежливо уступив место отцу с двумя капризничающими детьми. Кристофер уставился на нее во все глаза — не знал, что делать: то ли застесняться, то ли принять предложение.
— Можно я пойду с тетей? — решился он наконец.
— Ну, хорошо. Только держи тетю за руку, а то упадешь. Смотри, сколько народу. А на перроне сядь на лавку и подожди полминуты.
— Я посижу с ним, — любезно предложила женщина. — Мы вас дождемся, не волнуйтесь. Пошли, молодой человек...
Кристофер улыбнулся во весь рот, показав задорные прогалы на месте выпавших молочных зубов. Тетушка ласково, чуть не по- матерински смотрела на него и тоже улыбалась... эту улыбку он тоже не забудет. Впечаталась в память навсегда.
Посмотрел им вслед — маленькая ручка Кристофера в большой руке женщины. Она что-то ему сказала, он посмотрел на нее своими черными, как маслины, глазенками и весело кивнул. Как раз в эту секунду звякнул колокольчик — лифт возвестил о своем прибытии.
Он вкатил коляску и нажал кнопку... Мозг сделал несколько поляроидных снимков. Очень скоро они проявятся и останутся с ним навсегда — наборный потолок с тремя лампами, табличка — «750 килограммов или 10 человек», окурки на полу, в углу — недопитая банка пива.
Лифт дернулся и остановился.
Открыл дверь, и его внезапно — и совершенно непонятно почему — прошиб холодный пот. Он совершенно протрезвел. Малыш в коляске замолчал, словно не хотел больше надоедать взмыленному папаше. Покатил коляску на перрон. С одной стороны металлическая сетка, отделяющая пассаж от лестницы, с другой — плексигласовая перегородка. Отсюда видны рельсы, но не видно лестничную площадку.
Идущий в противоположном направлении поезд всосал последних пассажиров. «Прошу занять свои места. Двери закрываются»... двери и в самом деле с сытым чмоканьем закрылись. Состав медленно пополз вдоль перрона.
Сейчас он увидит Кристофера на скамейке с этой приветливой тетушкой.
Как он любит Кристофера...
Он завернул за угол с коляской и огляделся. Лестница пуста. Ни одного человека. Отсюда видно дверь лифта внизу, ту самую дверь, в которую он только что втолкнул коляску, белые кафельные стены на площадке, свисающие с потолка гофрированные лампы. Граффити на пустой скамейке.
Джоель опять захныкал. Он освободил его от ремня, поставил на пол и посмотрел на перрон. Пустые скамейки. Красные драконьи глаза уходящего поезда. Какой-то пенсионер внимательно читает объявления на стенде.
— Кристофер! — крикнул он.
Вернее, хотел крикнуть, но получилось почти шепотом, будто он внезапно потерял голос.
Его передернуло. Ледяной ком распер грудь и медленно, под собственной тяжестью, опустился в промежность.
— Кристофер! КРИСТОФЕ-Е-ЕР!
Эхо заметалось от одной кафельной стены к другой, и откуда-то издалека, словно из другого времени, из другого мира, из черной пасти туннеля до него донесся плач Джоеля.
войдите или зарегистрируйтесь