Сборник современной черногорской литературы: Илия Джурович

Подробнее о проекте

Я уже три часа еду вдоль берега. В течение трех часов я не встретил на встречной полосе ни одной машины. Если бы встретился кто-нибудь, я бы, наверное, повернул руль на сорок пять градусов влево и врезался в того, кто встретился. Но нет, никого нет. Может, потому что воскресенье, или из-за дождя, или потому что в этих местах зимой как будто не бывает людей. Можно повернуть руль на тридцать градусов вправо и соскользнуть в море. Но такой вариант меня не привлекает. Грохот, который производит автомобиль, слетающий с дороги, может привлечь внимание, а в таком случае непременно найдется кто-нибудь, кто вытащит меня. Еду и рассматриваю дворы с левой стороны. Детей во дворах нет. Это из-за нее я покинул квартиру и направился к побережью. Час я добирался до залива и три часа кружил узкими дорогами вдоль воды. Знаю, что это предел. Пора сворачивать на магистраль и ехать к ней. В нашу квартиру. В город, который мы оба любим. Мы вместе уже целую жизнь, и странно, что этого не случилось раньше. Ведь мы так хорошо понимаем друг друга. Нам нравятся одинаковые вещи. Мы оба едим блинчики с вареньем. Она запивает их кофе с молоком, я — молоком. Мы вместе играли во дворе как брат и сестра. Мы никогда не ссорились. Мы всегда были вместе, и я никогда не оставлял ее ради того, чтобы поиграть с мальчишками, а она часто говорила девочкам, что ей больше всего нравится играть со мной. Нас записали в один класс, и мы были счастливы. Мы помогали друг другу, если домашние задания были трудными, или если дети нападали на нее или на меня. С самого начала нас называли женихом и невестой, или близнецами, хотя близнецами мы быть не могли (она на десять месяцев старше). Мы не хотели расставаться. Мама позже страдала, потому что считала нашу неразрывную связь следствием нашего слишком плотного совместного воспитания. Она говорила, что все было бы иначе, если бы нас с самого начала отделили друг от друга. Я бы нашел свою компанию, она — свою, говорила мама. Но мы оба знали, что ничего бы не изменилось. Наши отношения были следствием нашей любви. Когда мама умирала, мы вдвоем ходили к ней в больницу. Мы молча держали ее за руки (я всегда за правую, она — за левую, так было с самого начала), а ее тело корчилось от боли, которую не могли смягчить даже самые сильные седативы, потому что организм сопротивлялся их воздействию, как говорили доктора. После ее смерти мы поступили в вуз, и думали, что это последний общий период жизни. Однако учеба не развела нас. Она училась лучше меня. Она получала удовольствие, глядя на профессоров-стариков, трепещущих перед ней. Им одинаково нравились как ее ум, так и ее тело. Она часто с удовольствием рассказывала об их бесплодных попытках завоевать ее. Она рассказывала об этом, когда мы в кровати готовились к занятиям. Она всегда заканчивала прежде меня, мы ложились валетом. Ее стопы касались моей головы. Ей нравилось, чтобы я массировал ей пятки, пока она рассказывает о профессорах, старающихся соблазнить ее. Я знал, что она не выдумывает, потому что в те годы была очень красивой. Она и сегодня красива, но тот, кто видел ее фотографии, согласен с тем, что она в те годы была самой красивой. Она любила заниматься со мной в кровати. После окончания совместной учебы мы решили посвятить друг другу один год совместной жизни. У нас было достаточно денег, чтобы жить так, как нам хотелось, год не беспокоясь о работе. Год прошел в визитах, в разных вечеринках и в потреблении дорогого алкоголя. В то время мы начали пить крепкие напитки, которые прежде просто не выносили. Мы выбрали виски. С виски мы определились после нескольких нелегких опытов с водкой, текилой и джином. Сначала она думала, что наш напиток — джин. Ей нравилось, что джин имеет вкус сосновых иголок. Само собой разумеется, она никогда не пробовала сосновые иголки на вкус. Она часто придумывала смешные сравнения. Она сказала, что джин имеет вкус ели, которая растет за окном ее комнаты. Эта ель росла во дворе, в котором мы выросли. Причем, это была не ель. Позже, когда я стал выращивать растения на балконе нашей квартиры и что-то в этих растениях понимать, я узнал, что она выросла с видом на Cupressus sempervirens, уверенная в том, что видит в окошке ель. Кипарис был высок и строен, такой, какие можно увидеть только на кладбищах, и, конечно же, она не пробовала на вкус его иголок. Собственно, у кипариса не было иголок, о которых она говорила. Я думал, что джин просто напоминает ей запах кипариса. В конце концов, она отказалась от джина, и перешла на виски. Мы не выбрасывали бутылки. Скопилось больше сотни пустых бутылок, и некоторые из них стоили дороже, чем мы себе могли позволить. Но нас это не волновало. Единственно важным было ощутить во рту вкус соли (она сказала, что вкус доброго виски напоминает вкус моря у берегов страны, в которой она никогда не бывала), а такое наслаждение требует затрат. Так прошел год, которого хватило, чтобы выбросить из головы все, что накопилось в ней за время учебы. Мы освободились от бутылок и посвятили себя поискам работы. Работа стала первым препятствием в нашей жизни. Она не повлияла на наши отношения, но заставила привыкать к ежедневным восьмичасовым расставаниям. Такова была продолжительность ее рабочего дня в фирме, находившейся на расстоянии нескольких километров от моей. Сам я работал иногда по восемь, иногда по шесть часов, в зависимости от объема заданий, и оставался одиноким ровно столько, сколько не видел ее. День начинался с того момента, когда она входила в квартиру. Когда мы стали людьми, работающими за деньги, на совместную жизнь нам оставалось пять-шесть часов в день, которые мы старались использовать самым лучшим образом. Целый год прошел в привыкании тел к новому образу жизни. Поначалу мне казалось, что работа не утомляет меня. Она же приходила с работы усталой, исключительно с желанием лечь в кровать. Но вскоре все изменилось, и уставать стал я, а она начала легче переносить нагрузки. Мы ссорились. У меня не хватало сил жить в ее ритме, но я старался, я не хотел ничего менять. За годы взаимоустаканивания мы успешно синхронизировали привычки. После работы мы готовим обед, который поедаем в столовой. Сидим бок о бок, как в детстве. Если садимся на противоположные стороны стола, то оба чувствуем пустоту. Обед длится полчаса. Мытье посуды расписано между нами по дням и неделям. После обеда переходим в гостиную. Я раскладываю на диване подушки, она в это время варит кофе. Я выбираю телевизионную программу, а она готовит список рассказов, которые мы будем читать после телевизора. Мы оба любим книги. Во время учебы в средней школе мы всерьез подсели на чтение, наш любимый жанр — короткие рассказы. Чаще всего мы читаем в один прием десять рассказов. Первые пять читает она. В течение трех лет нашей адаптации к новым условиям мы придумали игру, которая сделала отдых более занимательным. Игра состоит в том, что один из нас читает, а второй залезает под одеяло и щекочет те части тела, о которых начинает думать, услышав определенное слово или предложение. Виски хорошо идет под рассказы. Щекотание бедра хорошо идет после Вышла купить молока, а щекотание пятки после слова Готово. Однажды я пощекотал ей бок после Молча едем по улице, а еще раз правое колено при чтении того же рассказа после Почему он вынужден был уехать так далеко, чтобы ловить рыбу? Ей нравится быть остроумной, и после каждого Люблю тебя (в наших рассказах так говорят часто, потому что нам нравятся любовные истории) она сильно щекочет мой пупок. Это одна из ее шуток. Игра с чтением рассказов и щекоткой чаще всего продолжается долго, после чего мы выбираем либо прогулку, либо прослушивание музыки перед сном. Она решает, каким будет конец дня. Обычно она выбирает прогулку по парку, потому что ей нравятся парки и ночные прогулки. Но три дня назад все изменилось. Это и стало причиной моего рывка на побережье. Уже полчаса я мчусь по магистрали. На нижней дороге я не встретил ни одной машины, попытка свалиться в море все еще не представлялась мне интересной, и я принял решение спрятаться. По магистрали промчалось несколько машин, но я не захотел врезаться в них. Взял курс на город. Через полчаса я проскочу меж гор. Когда мы вместе приближаемся к городу и включаем фары, то с нетерпением ожидаем, когда перед ними возникнут цепочки огоньков. Ей это нравится, и она всегда в этот момент сжимает мою руку повыше локтя, или же целует в щеку. Особенно мне не хватает чтения. Из-за чтения мы и поругались. Мы договорились, что выбранные места надо щекотать коротко, нежным касанием, и только в том случае, если прочитанное слово или предложение того заслуживают. Правило нежного и короткого щекотания выбранных мест возникло не на пустом месте. Мы ни разу не перешагнули через определенную степень близости. В тот вечер, когда что-то случилось, она читала один из наших любимых рассказов, и она произнесла фразу, которая, по моему мнению, заслуживала щекотания именно того места, которое я пощекотал. Предложение, после которого я пощекотал ее, было Нет, не надо, прошу тебя. Она произнесла эти слова, когда я находился под одеялом, и сразу после прошу тебя пощекотал, коротко и нежно, ее это место. Я смеялся, потому что мне это показалось смешным (наверное, потому что мы не часто щекотали эти места во время чтения), и она повторила это предложение. Вспотев под одеялом, я вновь услышал Нет, не надо, прошу тебя, и опять пощекотал место. Мне показалось, что она хочет этого. Она заговорила громче, и еще несколько раз, с выражением, произнесла эту фразу. Каждое следующее Нет, не надо, прошу тебя вливало новые силы в мои пальцы, и в итоге я против своей воли и вопреки нашему договору, потея и задыхаясь, вставил в это место свой палец. Свет резко ударил по глазам. Она сорвала одеяло и посмотрела на меня взглядом, который мне не нравится. Свет был слишком ярким, я разглядел только абрис лица, в центре которого был темный круг, который прожгла в моем взгляде лампа. Я услышал ее громкое Нет, повторившееся несколько раз. Я знал, что она чувствует то же, что и я. Мы перешагнули границу, и оба поняли это. И поняли, что не можем остановиться, и стало страшно. Я смотрел на нее с другого конца кровати, сжавшись в клубок у ее ног. Я чувствовал себя глупо. Может, потому что я был только в нижнем белье. Или из-за темного пятна, которое проступило между двумя пуговицами на трусах. Я слушал ее рыдание, которое она старалась скрыть, зажав рот ладонью. Так продолжалось целую минуту, после чего она взяла простынь и ушла в другую комнату. Я думал, она вскоре выйдет оттуда, посвежевшая и готовая к разговору. Но она не вышла до утра. Я продремал несколько часов, а когда проснулся, ее уже не было. Впервые она ушла из дома, не разбудив меня. Целых три дня она не разговаривает со мной, потому что знает: случилось то, что должно было случиться. У нас есть только мы сами, и больше никого. У нее до меня не было мужчины, я никогда не был с женщиной. Ничто не может вечно удерживать тело, и я знаю, что она думает точно так же. Я больше не выдержу. Надеюсь, она будет в хорошем расположении духа, и все будет в порядке, когда я приду. Должна же она, наконец, понять. Скоро цепочка красных и желтых полос прорвется меж гор, и город проступит сквозь туман долины. Я выключаю фары. На мгновение закрываю глаза и отдаюсь несущемуся навстречу свету. Огоньки усыпляюще танцуют под веками. Она танцует, только пребывая в хорошем настроении. Или когда мы оба пьяные. Я слышу плавно приближающийся звук клаксона. Я поворачиваю руль на тридцать градусов влево.

Илия Джурович (lija Đurović) родился 9 мая 1990 года в Подгорице. Окончил музыкальную школу, учился на философском факультете в Белграде, работал в черногорской газете «Вести». Малую прозу сочиняет с 2005 года, публикует с 2010-го.