Андрей Левкин. Из Чикаго
- Андрей Левкин. Из Чикаго. — М.: Новое литературное обозрение, 2014. — 224 с.
В книге «Из Чикаго» Андрея Левкина, лауреата Премии Андрея Белого (2001), все документально, без примешивания сторонних идей в местные реалии: только о городе и о том, что с ним прямо связано. Потому что о Чикаго мало кто знает — так почему-то сложилось. О Нью-Йорке или даже о Майами знают лучше, хотя Чикаго — едва ли не второй город США по величине. Тут почти журналистика, правда, интеллектуальная, читая которую получаешь не только познавательную информацию: чтo оно такое, зачем и почему, но и эстетическое удовольствие.
Чикаго в Москве Еще одна проблема с расстоянием. Вот есть Чикаго, известный мне как в натуре, так и через его городские СМИ. Я пишу о Чикаго, но — теперь уже в Москве. А это совсем разные города, и московская схема может незаметно, исподволь искажать то, что я пишу о Чикаго. Что следует предпринять? Надо найти какой-то мостик отсюда (из Москвы) туда (в Чикаго). Чтобы соединить их не только моими ощущениями, но и здешним (московским) бытом. Раньше о присутствии Чикаго в Москве я не думал, теперь связь уже понадобилась. Надо было найти хоть какую-то точку в Москве, в которой бы Чикаго был. Да, радио и газеты я могу тут слушать и читать, но это не работает на связку — это все же там, а писать надо здесь. Увы, в Москве Чикаго нет вовсе. Нью-йорков полно, учитывая и майки с сердечком между I и NY. А Чикаго нет, хотя и Америка, и вообще второй (считаем вторым) город страны.
Но повезло. Недалеко от моей редакции есть столовая, куда я иногда хожу обедать. Зашел и через какое-то время после возвращения. Когда-то я на нее набрел в сетевом описании бюджетно-экзотических обеденных мест, а она была рядом, чего ж было не выяснить детали. Потом иногда туда ходил есть, вот только она работает до 16-ти, причем до 13-ти пускает только местных, сотрудников Главпочтамта.
То есть она именно внутри Главпочтамта на Мясницкой. Надо войти в тот его двор, который ближе к бульвару. Двор, в углу двора двери, нужен дальний левый угол. Лестница ведет к разным экспедициям, к отделу «До востребования», еще там что-то, а на втором этаже — столовая. Двери в подъезд старые советские, но внутри еще сохранилась исходная модерн-лестница, не щуплая, а квадратная в сечении, хотя она и содержит в середке лифт — явно встроенный туда впоследствии. Стены голубенькие, светло-вытертые. Второй этаж, площадка, и налево.
А направо... Этот артефакт лучше разглядывать, когда выходишь из столовой. Выходишь, коридор и — по ту сторону лестничной площадки — впереди дверь, она всегда открытаа за ней прихожая, тоже квадратная, но маленькая и высокая. Слева в ней окно, так что внутри светло (столовая же до 16-ти, вечером я там никогда не был), а стены кверху уже не голубые, а белые. Там всегда сидит на стуле черный человек. Черный, в форме какой-то охранной фирмы. Не знаю, что именно там за отдел и зачем он сидит, но их там несколько разных, посменно. То громадный с пузом и лицом, переходящим в тело без шеи, то щуплый, старый, в очках, то худой и высокий — даже когда сидит, видно, что очень высокий. Искусство, да. Сидят грозно, не спросишь, что там внутри. Возможно, что-то связанное с фельдслужбой.
Это направо, а налево дверь «До востребования» и столовая. Обычная советская ведомственная. Собственно, когда-то и не ведомственные выглядели так же, но теперь только они и остались аутентичными, а общепитовские помещения ушли каким-нибудь сетям или сменили профиль. Причем тут все именно в аутентичном варианте, который себя поддерживает, а не случайный огрызок прошлого.
Какие-то элементы изменились или были добавлены, но исходный тип это не нарушило. Та же линейка раздаточной, по которой тащишься с подносом и выбираешь с полок, закрытых прозрачными пластмассовыми дверками, салаты и компоты. Раздача отделена от зала фанерным барьером, по пояс. Некоторые украшения зала выглядят так, будто их забирали из кооперативных кафе 90-х, когда те разорялись. Ну или закупили специально, чтобы проводить и местные вечеринки (объявление предлагало их устраивать).
В конце раздачи — касса и элементы душевности: на отдельном столике (со скатеркой) бесплатно стоят горчица, кетчуп и хрен. Даже бутылка с соевым соусом. По-домашнему, да. Скидка для людей с пропуском «Почты России» — минус четверть, что ли, от цены. Но и остальным не так дорого. Сотрудники приходили и после 13-ти, показывали пропуска на кассе, клали их потом на столы — синие с серебряным названием и гербом.
Обычно там работают три тетушки: одна моет посуду, одна на раздаче, третья на кассе. Ближе к закрытию может подменять ту, что на раздаче, народу тогда уже мало. Непонятно, кто там готовит, но еду явно делают сами. Может, повара с утра: за час до конца работы там обычно уже почти все съедено. Приходить лучше в два или в полтретьего. Если оказаться там сразу после часа, то еще будет очередь почтамтских самого разного вида — вполне костюмные мужчины в рубашках и галстуках, средних лет и старше. Явно не низшее звено, а и ничего, стоят с подносами, не ощущая дисгармонии.
Кормят добротно, но тут именно что едят, и ничего кроме. В смысле провести время и проч. социальная жизнь. С коллегами, конечно, общаются, но это уж как всегда при общих обеденных перерывах. Столы небольшие, обычные столовские квадраты. Еда тоже общепитско-учрежденческая: рассольник, борщ, суп гороховый, щи почему-то именно «ленинградские». Картофель в суп нарезают старательно, очень мелкими кубиками, со вниманием.
С каждым разом это место было все привычнее. Сверху над раздачей еще и два динамика,небольших, серебристых; фотообои в простенках с какими-то мостами-небоскребами, гирлянды — да, на входе написано «Принимаем заказы» на всякие локальные торжества и вечеринки, почему нет. Если еще и с выпивкой, то вполне мило. Неясно, где тут умывальник и туалеты — что ли в закоулках кухонной части? Но если уж тут что-то празднуют, то вполне сработавшейся группой сослуживцев, а они-то без церемоний. Хотя место и открыто для посторонних, основные посетители все равно в основном почтамтские, так что ходят не поодиночке. Бюджетные люди, бывают милые девочки, но и они одеваются так, как одевались бы лет двадцать назад — учрежденческая одежда с точностью до каких-то деталей. Без особого дресс-кода, просто имея на уме удобство и практичность. Ну бывали и в декольте, а в основном средний возраст, служебный.
Но посторонние иногда заходят, часто — странные. Там есть закуток, как-то странно выпиленный угол: в эту выемку на небольшом возвышении поместился стол и четыре стула. Время от времени там появлялся человек, клал на стол сумку, выпрямлялся и замирал — явно медитируя. Не молился — губы не шевелились, еды на столе еще не было, очень худой. Явно с какой-то личной йогой. Еду он доставал потом из сумки — я специально тянул с чаем, чтобы посмотреть за действием: термос какой-то у него и что-то еще в пакете. Сидел спиной к залу и раздаче. Зачем он здесь — неведомо. Видел его несколько раз, только в этом углу, а куда он садится, когда там занято? Приходил ближе к закрытию, ни разу не сидел в другом месте. Зачем ему эта столовая, где запахи, в общем, не прасадовские? Брал ли он что-то на раздаче? Вроде да, не уверен. Плюшки, что ли.
Еще забредали разносчики-коробейники, тех выставляли. Или отчетливо бедные люди — ели гарнир и хлеб. А местные иногда сдвигали пару столов, чтобы съесть этот обед вместе: за одним не рассесться, их пятеро. Лица такие же, как десять лет назад, двадцать — что ж тут меняется, на почте. Пахнет как всегда на пищеблоках, только не пригорает — мягкий в сторону каш и вареной картошки запах. Ну и все эти супы.
Вечный продолжающийся тип жизни, что может его поколебать? Быть может, только чуть лучше или чуть хуже, одни люди выбывают, приходят другие, пахнет не только едой, но и одеждой, которую они протирают по десять часов в день, обувью. Не то чтобы в этом спокойном месте возникала какая-то оторопь от внедрения в твою жизнь чужой службы, но вот возникла же сама мысль об этом.
Можно даже глядеть и думать, что у них есть свои мысли, желания. Как-то ведь они живут вне работы, в семьях готовят; салаты нарезают, говорят «картошечка», «маслице», «творожок». Она же, жизнь, вне работы у них в самом деле происходит, внутри нее они чего-то хотят, непонятно чего. Или, конечно, так представляется, потому что они бюджетные и государственные, значит, — живут примерно так, чувствуют, наверное, себя надежно и даже верят в пенсию, уже готовы воспринять ее размер как непреложный закон жизни и свойство определенного возраста.
В шесть вставать, полседьмого чай, все привычно. И вид из окна, и езда на работу, и выходные — что-то по хозяйству, семейные партнеры, небольшой скандал, привычная еда. Тут ничего такого против этих людей, но искренний интерес — потому что в самом деле не знаешь, как устроена эта жизнь. Наверное, и сам бы привык, если бы пришлось, и нет в этом ничего такого. Хотя и не совсем хорошо — зачем же вестись на такие рассуждения, будто желая компенсировать безразличие в отношении тех, кто из другой жизни. Но это не ужасно, потому что все равно понимаешь, что это — их жизнь, а ты там ни при чем.
Но к чему все это? К Чикаго. После моего возвращения разъяснилось: фотообои, украшающие зал в простенке между окнами, — это Чикаго. Вид на Уиллис и его окрестности. Раньше — да, видел картинки: ну, какая-то условная Америка. Висит и висит, ничего не продуцирует и тем более не переносит едока в ту местность. А когда это видел как оно есть, то Чикаго оттуда выпрыгивает тут же. Теперь точка связи есть: вот, Чикаго в Москве. Теперь все в порядке, это мостик.
войдите или зарегистрируйтесь