Кетиль Бьернстад. Река

• Издательство «КомпасГид», 2012 г.
• «Река» норвежца Кетиля Бьёрнстада — долгожданное продолжение «Пианистов» (КомпасГид, 2011), истории об Акселе Виндинге, подающем надежды музыканте, чье упорство и воля к победе по праву достойны восхищения.
  Ему уже восемнадцать, и он все еще горюет о потере любимой девушки Ани, в то же время он окончательно определился с целью жизни и теперь устремляется по намеченному пути, с головой погрузившись в подготовку к дебютному концерту. Но в жизни есть две вещи, с которыми никогда не стоит торопиться: коньяк и любовь, — и теперь Аксель научился чувствовать это. Он распробовал вкус жизни: терпкий, порой сладковатый, иногда с горчинкой. Он уже не нетерпеливый мальчишка, он — сильная личность, к нему тянутся сильные женщины, он отдается чувствам и готов принять на себя ответственность.
  В «Реке» Брамс звучит одновременно с Джони Митчелл, герои обсуждают войну во Вьетнаме, независимость женщин и их право на аборт, а Бетховен, Бах и Шопен смешиваются с искренним и тревожным произведением самого Акселя, который пытается удержаться на плаву в водовороте жизни.
• Перевод с норвежского Л. Горлиной
• Купить книгу на Озоне

Ветер переменился и теперь дует с запада. С востока, против волн, идет яхта. Сначала я лениво, без всякого интереса слежу за ней. За день мимо дачи Ребекки Фрост проходит много яхт. В то лето я многое узнал о море, о соленой воде, о направлениях ветра. Узнал, что есть счастье, в котором нет ни цели, ни смысла, ни страсти и почти нет музыки. Мне это открыла Ребекка. Потому что ее жених уехал с семьей во Францию, родители отправились в поездку на новом судне семейства Фрост, которое совершало свой первый рейс по маршруту Берген — Киркенес и обратно, потому что она влюблена в меня, а главное, потому что жизнь уже совсем не та, что была раньше. Мы с Ребеккой живем на ее даче, как брат и сестра, но без мелких ссор, без напряжения и тревоги, возникавших иногда между мною и моей сестрой Катрине, которая в то время, в конце июля — начале августа, находилась в заграничной поездке по Балканам. Здесь, среди шхер перед Тведестрандом, у меня на глазах проходит лето 1970 года, но я не принимаю в нем участия. И пусть время от времени Ребекка напоминает мне: «Это жизнь, Аксель», — я по-прежнему чувствую себя вне мелких событий и дел, о которых она говорит, хотя в них-то я охотно участвую: пью вместе с нею вино, чищу раков и каждое утро слушаю ее любимую гамму до мажор в начале «Струнной серенады» Чайковского. Ей нравится дразнить меня такой музыкой. Но однажды утром глаза мне застилают слезы. Тогда она смеется:

— Я радуюсь, а ты плачешь. Ведь это мы с тобой, правда?

В тот день между нами состоялся серьезный разговор. Она сказала, что я слишком много думаю, слишком много занимаюсь за роялем, что нельзя жить только прошлым, что я должен принимать все хорошее, что мне дарит добрая жизнь. Именно эту жизнь она и хотела мне показать у себя на даче, стоящей на берегу Килсунда, с замечательным «Стейнвеем», модель Б, и с видом на Скагеррак, на горизонт, на каменистый остров Молен и маяк Мёккалассет. Здесь очень красиво. Летние вечера синие и тихие, над морем всходит луна. Каждый вечер мы подолгу беседуем, играем что-нибудь друг для друга, пьем легкое итальянское белое вино, которое так любит Ребекка, слушаем первых кузнечиков и любуемся роскошными яхтами, скользящими мимо. Взрывы смеха. Запах гриля. Ночью мы спим в разных комнатах. По-моему, только я чувствую легкое напряжение, когда мы, стоя в дверях, желаем друг другу покойной ночи, — нечистые мысли, не имеющие никакого будущего. Да, сидя за письменным столом много лет спустя, я вижу нас, Ребекку Фрост и Акселя Виндинга, как двух друзей, почти как брата с сестрой, окутанных волшебным светом летней северной ночи. Мы ближе друг другу, чем нас могла бы соединить страсть, мы связаны навечно, хотя сами еще не знаем об этом.

Яхта, насколько возможно, меняет курс. Я часто наблюдал здесь за подобным бесстрашием капитанов. Ребекка даже шутила: «Здесь, именно здесь, однажды в девятнадцатом веке Рихард Вагнер потерпел кораблекрушение. Они спаслись в Бурёйкилене. Тогда-то ему и пришла в голову мысль написать «Летучего голландца».

При ярком солнечном свете и сильном ветре хорошо видны подводные шхеры. Вокруг них пенятся волны. Низкие облака наплывают на солнце и затеняют половину моря. Других судов не видно. Ребекка на минуту отрывается от «Птиц» Тарьея Весоса.

— Чувствуешь, как похолодало? — спрашивает она, словно о чем-то меня предупреждает.

Я высматриваю в небе ястреба, который преследовал меня и Аню Скууг несколько месяцев назад, но его не видно. А Аня умерла.

Сильный порыв ветра опрокидывает зонт, стоящий у бассейна. Море свинцово-серое, почти черное. Белый парус яхты касается волн. Четыре человека, упираясь ногами в дно судна, свешиваются с левого борта с канатами в руках. У штурвала стоит — нет, почти лежит на нем, мужчина в зеленой майке, он держит курс прямо на берег.

— Гляди! — говорит мне Ребекка. — Почему он не убрал паруса?

Хлопают паруса. Новый порыв ветра, и четыре человека перекидываются на правый борт, а яхта несется прямо на каменистый остров, который почти не виден из-за пенящихся волн. Паруса лежат почти параллельно поверхности воды. И опять налетает ветер. Красная широкополая шляпа Ребекки скрывается за скалами.

В эту минуту ломается мачта. Яхта переворачивается. Кто-то кричит. Волны пожирают паруса. Люди падают в воду. Показывается блестящий киль яхты, непристойный в своей наготе, беспомощный, как вытащенная на берег рыба.

Ребекка вскакивает с шезлонга:

— О, Господи, Аксель! Что нам делать?

— Ты меня спрашиваешь?

— Мы должны их спасти!

— Как мы можем их спасти?

— У них нет резиновой шлюпки. Видишь?

— Нет. — Я встаю, чувствуя, что у меня трясутся колени, но все-таки бегу за Ребеккой к каменному причалу в маленьком заливе перед дачей Фростов.

— Мы единственные свидетели, Аксель. Кроме нас, никто не видел того, что случилось. Теперь все зависит от нас. Понимаешь?

У Ребекки, которая никогда в жизни ничего не боялась, даже когда растянулась на сцене в Ауле во время своего дебюта, теперь от страха потемнели глаза. И все-таки она намного опередила меня, спускаясь по лестнице к причалу.

— Быстрее, Аксель!

Она выбирает между тридцатидвухфутовой прогулочной яхтой и семнадцатифутовым шверботом.

— Я возьму яхту, — говорит она. — Но тогда мне понадобится помощь.

Она прыгает в яхту, в последнюю неделю я часто видел, как она это делает, отдает мне команду, которой я подчиняюсь, и, пока я отдаю швартовы, запускает мотор. Где-то во мне прячется жалкий испуганный пианист, который трясется за свои пальцы, но Ребекка уже взяла нужный курс, и я едва успеваю прыгнуть в яхту.

— Еще этот шторм. Жаль, что здесь нет мамы с папой! — растерянно говорит она. Я обнимаю ее за плечи, глажу их и замечаю, что она покрылась гусиной кожей. Первый раз я обнимаю ее так, что могу чувствовать ее кожу. Из нас двоих она сильнее. Она всегда была главной. И сейчас тоже. Хотя, стоя за рулем, выглядит хрупкой и испуганной, яхта как будто слишком велика для нее.

— Я первый раз попала в такую историю, — говорит она.

— Я тоже.

— Но ведь твоя мама утонула в водопаде.

— Здесь не водопад, Ребекка. И они все в спасательных жилетах.

Она не отвечает, поглощенная маневрами, которые ей приходится делать, ведя яхту среди бушующих волн. А мне в голову лезут идиотские мысли. Наша яхта называется «Микеланджели». Но не в честь скульптора, а в честь пианиста. Артуро Бенедетти Микеланджели. В семье хотели, чтобы Ребекка стала пианисткой. Но она решила стать врачом. В следующее лето яхта, возможно, будет называться «Альберт Швейцер».

Мы выходим из залива, и ветер, дующий с берега, несет нас на восток. Волны мелкие и сильные. Но это не они перевернули то судно, это ветер. Оно лежит прямо перед нами. Там пять человек, думаю я. Помни, их было пятеро! Они качаются на волнах, как маленькие бутоны, и вытаскивать их из воды придется мне, потому что Ребекка должна держать нашу яхту рядом с перевернувшейся. Так она решила. Люди находятся с одной стороны. Опять светит солнце. Море блестит. Оранжевые спасательные жилеты качаются на волнах, как якоря швартовых бочек. Но в них живые люди.

— Иди на корму, Аксель! И следи, чтобы они не попали под винт, если мне придется маневрировать! — кричит Ребекка.

Я вспоминаю, что на нашей яхте нет трапа для купания. Его летом сломали. Ребекка считает, что я сумею втащить людей на борт через поручни.

Мы уже слышим их крики. Я понимаю, что кричит человек, который стоял у руля. В зеленой майке. Он выглядит сильным и властным, барахтаясь на пенных волнах и пытаясь сохранить за собой роль капитана:

— Успокойтесь! Слушайтесь меня! Держитесь подальше от винта!

Ребекка легко справляется с яхтой, хотя ей еще нет и двадцати. У нее красивый и гордый профиль. Я готов выполнить ее новый приказ. Она дает задний ход, яхта качается.

— Приготовься, Аксель!

Я не знаю, что меня ждет. Вижу только лица в воде. Мокрые, испуганные лица взрослых людей. Сорокалетние люди отправились на увеселительную прогулку. Им следовало понимать, что они делают, думаю я, почти сердясь на них за то, что они таким образом вторглись в мою жизнь. Когда Ребекка пригласила меня к себе на дачу, она хотела подчеркнуть, что мне надо прийти в себя. Ей было жалко меня. Я потерял Аню. И в то же время почти распалась моя семья. Мама давно утонула в водопаде. Отец нашел себе даму сердца и продал наш дом, а Катрине носит где-то по свету.

— Разве тебе этого недостаточно? — сказала тогда Ребекка.

Этого оказалось достаточно, чтобы провести несколько приятных летних дней на берегу Килсунд-фьорда в нереально роскошном мире Ребекки Фрост.

Теперь я вижу, что в воде не хватает одного человека.

— А где пятый? — кричу я плавающим в воде людям.

Они начинают перекрикиваться, машут руками.

— Эрик? Куда делся Эрик? — Они шарят глазами по верхушкам волн.

— Может, он оказался под яхтой? — кричит рулевой. — Я нырну за ним!

— Нет! — кричит второй мужчина.

— Ныряй! — кричит одна из женщин.

В воде, у самой кормы «Микеланджели», барахтаются двое мужчин и две женщины. Рулевой исчезает в волнах. Остальные переговариваются друг с другом. Я протягиваю руки, готовясь принять тяжелую ношу — взрослых людей, которых надо поднять на полтора метра, чтобы перетащить через поручни. Но они не хотят, чтобы их вытаскивали из воды. Пока еще не хотят. Они все спортсмены, яхтсмены, не первой молодости, но и не старые.

— Эрик! — кричат они, зовут, но ветер уносит их голоса. Ребекка поворачивается ко мне, она не может сейчас выпустить из рук руль.

— В чем дело, Аксель?

— Одного человека не хватает.

— Не может быть!

Она начинает плакать. У меня внутри все сжимается. Несмотря ни на что, я должен поднять на борт эту четверку. Рулевой выныривает, чтобы снова набрать в легкие воздух. Лицо его искажено от отчаяния.

Одна из женщин начинает истерически кричать.

— Первой поднимайте Марианне! — командует рулевой, не спуская с меня глаз. Я только теперь понимаю, как ему страшно.

Я хватаю ее за плечи. Она сопротивляется. Не хочет, чтобы ее подняли.

— Так надо, Марианне! — кричит рулевой. — А мы продолжим поиски Эрика!

— Берегитесь винта! — кричит Ребекка. — Мне надо подать назад, чтобы не запутаться в канатах!

Она подает назад, а я тем временем вытаскиваю из воды женщину, которую зовут Марианне. Какая же она тяжелая, думаю я. Тяжелее, чем вообще может быть человек. И хотя я уже узнал эту бьющуюся в истерике женщину, я гоню прочь эту мысль. Мысль о том, что я держу в руках Марианне Скууг. Что все происходящее имеет какой-то тайный смысл. Что теперь я навсегда связан с нею после того, как одно несчастье следует за другим. Бывает, людей снова и снова швыряет друг к другу, чтобы они прошли вместе свой путь до конца.

Мы сидим на террасе дачи Фростов. В двухстах метрах от берега на воде качается перевернутая яхта. Время от времени, когда кормовая часть поднимается над водой, мы видим название яхты — «Бесстрашная». Даже рулевой был вынужден сдаться. Я вытащил его из воды последним. Теперь над морем совсем низко кружат два вертолета. Они продолжают поиски, постепенно удаляясь от берега. Из Арендала пришло спасательное судно «Одд Феллов». Несколько небольших лодок тоже присоединились к поискам. Но все еще немного штормит. Четверка, которую я вытащил из воды, сидит на каменных скамьях вокруг гриля на даче Фростов и пытается успокоить друг друга. Из носов у них все еще течет вода.

— Не забывайте, что Эрик очень сильный, — говорит рулевой.

— Но от удара, когда мы упали в воду, он мог потерять сознание, — возражают ему.

Я едва смею смотреть на Марианне. Она больше других волнуется за пропавшего. И не похоже, чтобы она узнала меня. Наверное, она все еще в шоке, думаю я. Мы все наблюдаем, как идут поиски. Ребекка приготовила горячий пунш из черной смородины, но спасенные не в состоянии сейчас пить, у них у всех дрожат руки.

Мы видим, как один из вертолетов снижается возле маяка. С тех пор как яхта перевернулась, прошло полтора часа.

— Они нашли его! — кричит рулевой.

В солнечных бликах на воде вырисовывается четкий силуэт человека, которого поднимают из воды. Ребекка сидит рядом со мной, обеими руками она впилась мне в плечо.

— Он должен быть живым! — бормочет она про себя. Марианне Скууг сидит, уткнувшись лицом в колени. Она не плачет.

Спасатель из вертолета что-то держит в руках. Это человек, которого он уже привязал к себе. Теперь нам виден еще один силуэт. Их обоих поднимают в вертолет. И хотя оба они безжизненно висят в воздухе, мы знаем, что один из них жив. А второй — мертв.