Олег Гладов. Мужчина, которому можно
Отрывок из книги
«Переход на Кольцевую линию. Уважаемые пассажиры, не забывайте свои вещи при выходе из вагона...»
Мы с Шиловым проснулись под вечер. Пока пили пиво и добирались из его Мытищ до метро — вечер превратился в ночь. Скоро переходы закроют. Чтобы не было скучно, у нас с собой четыре «светлого». Людей в вагоне почти нет.
— Я знаю одного чувака, — говорю я, — его отец озвучивал все эти объявления в метро.
— А я... — Шилов отхлебывает из банки, — нашел раз в метро сумку. Там был плеер и триста рублей денег.
Мы стоим, прислонившись к стеклу, за которым видно происходящее в соседнем вагоне. Там несколько мужиков со здоровенной «бетакамовской» камерой и логотипом одного из центральных каналов на спинах.
Гример пудрит лица парочке актеров.
— И где плеер? — спрашиваю я.
Шилов пожимает плечами:
— Дал одной тетке послушать. Третий месяц у нее по венам плавает.
Он смотрит по сторонам и прикуривает сигарету. Старушка в коричневом пальто, заметив это, неприязненно поджимает губы. На следующей станции, кинув на нас уничтожающий взгляд, она выходит.
— Слы, — говорю я, — дай сигарету.
— В жопу ракету. — Шилов смотрит, как актеры в соседнем вагоне, размахивая руками, спорят перед объективом камеры. — Ты бросаешь.
Точно. Я и забыл. Но курить все равно охота.
— Однажды я не курил целый месяц, — говорю я.
Шилов молчит.
— Ты знаешь, что я не ругался матом десять лет?
Шилов выдыхает дым.
— И как-то не занимался сексом целых два с половиной года?
Шилов допивает пиво и бросает в банку окурок.
Потом переводит взгляд на меня:
— Ты чё, ебанутый?
Следующая станция. В вагон заходит тетка в метростроевской форме с рацией в руке.
— Кто здесь курил?
Немногочисленные пассажиры смотрят на нас. Но молчат.
— Кто курил? — повышает голос она.
Мы тоже молчим.
— Не поедем, пока тот, кто курил, не выйдет. — Тетка обводит вагон суровым взглядом и угрожающе поднимает рацию.
Молчание. Поезд не трогается с места. Люди начинают переглядываться. Шилов хмыкает.
— Да не курил никто, — тоскливо говорю я, — поехали уже...
— Единственный поступок, которым я горжусь, — говорит Готье, — это то, что я бросил курить.
— Поступок, который меня не радует, — говорит он, — это то, что я начал курить опять.
Я бросаю.
— Купи новый автомобиль, выедь на нем на трассу и сбей первоклассницу. А потом попробуй бросить курить, — говорит Готье.
Я брошу.
— Трахни шлюху без презерватива, зарази свою любимую девушку СПИДом, а потом попробуй бросить курить, — говорит он.
У меня получится.
От никотина желтеют зубы. И кашель по утрам.
А еще курящие мужчины не нравятся ей. Она мне так сказала. Вернее, сначала улыбнулась и, сморщив нос, произнесла:
— Денис, ты бы мог не дымить на меня своей сигаретой?
А потом сказала, что курящие мужчины ей не нравятся. Я вообще хорошо запомнил все, что она говорила, в том кафе, где мы сидели после харизматематического PARTY.
— А Любомир курит? — спросил я.
— А при чем тут Любомир? — Она пожала плечами.
Отлично. Один мудак ни при чем. При чем другой мудак. Лёня.
— Это ты снимался в том сериале? — спросила она его, как только Слоненок покинул нас.
Два специальных «мудака» от жюри конкурса.
— Мне понравилось, — сказала она и посмотрела на нас: — А вам?
Шилов промолчал.
И я — член жюри, — впервые нарушив пакт со своей совестью, подыграл одному из главных номинантов.
— Да, — сказал я, — понравилось.
Именно Лёня пригласил ее в кафе. Именно там продолжился их разговор. Именно из-за этого приходится теперь терпеть этого мудака в нашей компании.
Я брошу курить.
— Вынь родного брата, еще теплого, из петли, сделанной из маминой бельевой веревки. А потом попробуй бросить курить, — говорит Готье.
Лёня Кошмар провожает ее домой. Он бывает на ее фотосессиях. Она снимается для каталогов. Ее называют Надин. С ударением на второй слог. Мне тоже можно ее так называть.
Теннис. Бассейн. Утренняя пробежка. Кофе без сахара и сливок.
Ее ждет какой-то крупный контракт за бугром. Лёня говорит с ней, когда она сидит с ним рядом за столиком в очередной кафешке. Лёня подвозит ее иногда на папином «бумере». Ей нравится машина. Она тоже хочет такую же. Только красного цвета. Кабриолет.
Мудак, которого приходится терпеть. Или это ему приходится терпеть нас?
Шилов по моей просьбе вежлив.
Готье извлекает из себя свои лучшие перлы. По моей просьбе.
Надин часто улыбается в нашей компании.
Я начал отжиматься по утрам.
И еще — она всегда носит белое.
— Аптечка в шкафу, — говорит Чаппа, откидывая со лба дреды.
Он щурится от дыма торчащей в углу рта сигареты и жует жвачку. Диван, на котором он сидит, стоит посредине комнаты. На стене красно-зелено-желтый флаг и постер Боба.
На маленьком столике перед диваном — пакет, привезенный нами. Чаппа отсчитывает купюры. Шкаф — за моей спиной.
Мы с Шиловым упорно надирались весь предыдущий вечер и полночи. Башка раскалывается. Фыл молча пьет пиво в одном из кресел. От этого зрелища мои почки начинают намекать о своем существовании.
— В другом ящике, — говорит Чаппа.
Выдавливаю на ладонь четыре таблетки. Тупо смотрю на них. Чаппа тушит сигарету в пепельнице и, выдохнув клуб дыма в потолок, откидывается на спинку дивана. Его дреды достают до плеч.
— Чё, забыл, как это делается?
Я обвел комнату взглядом в поисках стакана воды.
— Если ты собираешься это пить, то делаешь большую ошибку, ман.
Пошел нах, думаю я, членосос хренов.
— Анальгин, как и все в этом мире, нужно употреблять правильно. — Он зевает.
Шилов молча заливает в себя пиво.
— Знаешь, как правильно?
Членосос хренов.
— Врачи об этом не расскажут... — Чаппа достает из-за уха туго заряженную папиросу. — Они о многом не рассказывают. Вот анальгин, например... Тут же из названия понятно, как его правильно принимать, ман.
Он прикуривает косяк.
— Чё ты на меня смотришь? Да, чувак... Ты правильно понял.
Он еще раз затянулся.
— Через анал... То есть через жопу...
Пилюли подействовали минут через десять. Гвоздь из виска переместился к затылку. Или это чапповский сканк помог? Для себя он держит качественный. И для нас не жадничает. Когда пустая папиросная гильза отправилась в пепельницу, он завел The Wailers.
Я вспомнил, что три года назад Чаппа и знать не знал, кто такой Боб Марли. Он жил себе во Львове, выращивал коноплю на даче и толкал ее местным хлопцам. И усиленно экспериментировал со своей продукцией.
Однажды этот в хлам накуренный хрен сорвал себе какой-то контроллер в башке. Взял и принял ислам. Поехал в Россию, нашел мусульманскую общину и сделал обрезание. Полгода ходил с бородой, совершал намаз и мечтал отрезать башку Салману Рушди. Потом контроллер повернулся в другую сторону. Или вообще, нах, оторвался. Потому что сейчас Чаппа убежденный растаман.
Ходит теперь с дредлоком и обрезанным хуем.
— Если будешь принимать анальгин правильно, нужно к проктологу раз в полгода ходить. Проверять, правильный ли у тебя прикус...
И задвигает такие вот телеги.
— Я умный, — говорит он после второй папиросы. — Я пиздец какой умный. Думаешь, я не знаю, как зарабатывать деньги легально? Знаю.
— Главное — идеи, — говорит он, постукивая себя пальцем по виску, — а идей здесь... Не задумок, ман... А настоящих идей...
«I shot the sheriff...» — поет Боб из динамиков.
Чаппа вещает, забравшись с ногами на диван. Фыл впервые на моей памяти не жрет ничего после косяка. Это сразу должно меня настораживать. Но мне не до Шилова. Этот мутант готовит в себе коктейль Молотова, качественные ингредиенты которого стопудово снесут ему башню полчаса спустя. Я сквозь остатки анабиозного похмелья, опускающего действия анальгина и вступившей в силу второй волны каннабиола, рассеянно внимаю Чаппе:
— Никому не приходит в голову, как неудобно сидеть на обычной мебели беременным теткам... — говорит он. — И это моя основная идея...
«BUFFALO SOLDIER...» — поет Боб.
— Тут ничего сложного... — Чаппа облизывает губы и сует руку куда-то за спинку дивана.
— Плод создает избыток веса и давит своей тяжестью на поясницу, на крестец и вообще на тазовые кости...
Он достает бутылку газированной минералки, наливает мне в стакан, а сам пьет прямо из горлышка. Пузырьки проходят по языку легкой наждачкой, щиплют нос и выступают на глазах мягкой влагой.
— Спасибо, — говорю я.
— За что?
— За воду.
— За воду спасибо не говорят. — Он снова приложился к бутылке.
— А за газ в воде?..
Чаппа уставился на меня. Потом хмыкнул:
— Не знаю... Тогда на всякий случай пожалуйста...
Во-о-от... Нужно производить специальную мебель для беременных... Анатомические кресла там... Ну и самое главное — столы с вырезом для пуза.
Чаппа взял подушку, засунул ее себе под майку и уселся возле стола в углу комнаты: псевдоживот уперся в столешницу.
— Как, нах, с таким пузом можно чё-нибудь делать?
Он поднял руки и несколько раз ткнул животом в стол.
— Всего ребенка помнешь...
В бутылке Шилова осталось треть.
— Но самое главное — никто не думает о людях, которые ненавидят сладкое...
Чаппа, не вынимая подушки, вернулся на диван.
— О них думаю я, ман... — Он снова постучал себя пальцем по виску. — О людях, которые не могут есть варенье, торты и пирожные. — Специально для них я буду
выпускать соленое мороженое, жвачку со вкусом бекона и «SNICKERS SALT» с соленым арахисом... Я буду производить круассаны с соленым повидлом... И само соленое повидло... Торты с маринованными грибами... Бля!
Все, что угодно, чувак...
— Ни хуя себе, — сказал я.
— И самое главное — эта ниша не занята... Никем.
Он вынул подушку из-под майки и кинул на пол.
— FUCK! Думаю, чё так стрёмно сидеть-то?!
Чаппа взял со столика пачку денег и взвесил ее в руке.
— Но есть еще один способ получения капусты... Его можно реализовать в любом городе, где есть крупные фирмы и телефоны. То есть в любом, ман. Идея не моя, поэтому дарю...
К тому моменту, когда Чаппа закончил рассказывать, Шилов допил бутылку до дна.
В метро Шилов забрал у меня плеер, где торчал диск из «Китайского летчика». Людей в вагоне было много. Поэтому зрителей, видевших, как он устраивает слэм, сидя на скамейке, и подпевает «Мясотрясам», хватало. Потом, пока я немного отстал, завязывая шнурок, на выходе со станции, этот мутант безуспешно пытался взобраться
на эскалатор.
Я подошел и секунд двадцать с удовольствием наблюдал за этим зрелищем.
— Блядь! Да что с этой херовой лестницей! — наконец распсиховался он.
— Чувак! — сказал я. — По этому эскалатору спускаются! А вот по тому... — Я показал большим пальцем за спину, — поднимаются наверх. Нам туда.
И зачем мне понадобилось покупать стельки?
— Лось! Тетя-мотя-тетя-мотя! Лось! Тетя-мотя-обормотя! — орал Шилов, расхаживая туда-сюда по тротуару и специально расталкивая прохожих возле обувного недалеко от ГУМа. Слава богу, он не зашел внутрь.
— Заполните, пожалуйста, этот купон. — Продавщица протянула мне бумажку. — Тогда вы сможете участвовать в розыгрыше призов.
— Каких? — спросил я.
Продавщица не ответила. Она смотрела мне за спину.
— Саша, — сказала она рослому парню в футболке с эмблемой магазина, — сделай что-нибудь...
Я поглядел через плечо.
Вообще-то Фыл не танцует. Сам говорил, что не любит. Зря. Есть на что посмотреть. Особенно когда он в настроении. Шилов подпрыгивал на одной ноге, отставляя другую в сторону, и хлопал в ладоши. Три прыжка в одну сторону. Три обратно.
— Эй! Здарова — цыц — капец! Это далеко еще не канец! — орал он.
Из следующего магазина нас попросили уйти сразу.
— Шилов! — сказал я на улице, начиная свирепеть.
— Да? — с готовностью ответил он, внезапно перестав хлопать в ладоши.
— Ты можешь не петь, а?
— Легко, — ответил он и снова начал подпрыгивать.
Три прыжка вправо. Три влево.
В ГУМе нас тормознули на входе.
— Чувак! — сказал я. — Давай я возьму такси и отвезу тебя домой, а?
— Нормуль, — ответил он.
За минуту до этого Шилов раз тридцать крикнул гумовскому охраннику «Пока, красавчик!», каждый раз поднимая сжатую в кулак руку над головой.
— Я ссать хочу, — сообщил вдруг он.
— Блин. До дома не потерпишь?
— Нет.
В туалет возле Кремлевской стены он спустился сам. Подозрительно спокойный. И почти сразу я понял, что мне тоже следует туда войти — из-за громких голосов за дверью.
— Блядь! Этот урод вообще охуел! — услышал я, проникнув в гулкое помещение.
Возле писсуаров стояли три злых мужика. Самый злой отряхивал свои брюки носовым платком. Шилова нигде не было видно. Я быстро прошел вдоль кабинок. Шилов
стоял в предпоследней. Он мочился, держась одной рукой за стену, и, тихо смеясь, покачивал головой так, будто услышал что-то очень веселое.
— Хули, успокойся! Он обоссал меня! — донеслось от писсуаров. — Убью, на хуй!
— Наверх выйдет, там его и мочканем, — сказал другой голос.
Дебилы. Наверху полно карабинеров. Так что веселья не будет. Если троица не против переночевать в райотделе, конечно. Шилов появился из кабинки, застегивая штаны. Наушники от плеера волочились за ним по полу.
— Шилов, с тебя новые уши, — сказал я, вытащив из кармана остро заточенный карандаш и вставив его между пальцами правой руки. Словно FUCK. Простейшее оружие городского партизана.
Но оно нам не понадобилось.
Я чё, зря, что ли, стригусь под ноль и отъел ряху на девяносто килограммов?
войдите или зарегистрируйтесь